москвичкой, а моей землячкой – самолет принадлежал нашей местной авиакомпании. Однако девушка, судя по всему, в зоопарк в жизни не ходила.

Рассказывали мне геологи и такой случай. Остановились они как-то в маленькой деревушке посреди тайги. Естественно, уличного освещения там в жизни не имелось. Один из рабочих (снова коренной сибиряк, но чистейшей воды горожанин) как-то ночью в кромешной темноте возвращался в дом, где расположилась бригада. Возвращался с дружеских посиделок за жбаном браги, так что путь его был зигзагообразен. Не по своей воле оказавшись у забора, он споткнулся и рухнул на что-то большое, живое, мохнатое. В дом он примчался с выпученными от ужаса глазами, вопя:

– Медведь, там медведь!

Прибыв на новое место, наличие или отсутствие зверья геологи у местных жителей выясняют моментально – чтобы знать, в каких условиях жить и работать. Так и там. Достоверно было выяснено, что медведей поблизости отродясь не бывало. Однако мало ли что… Трезвая часть бригады, прихватив карабины и фонарики, двинулась к тому месту, которое указывал прячущийся за спины индивидуум.

Там обнаружили корову, недоуменно уставившуюся на свет фонариков. В подобных глухих местах, где зверей опасаться нечего, коровы частенько ложатся поспать под хозяйским забором. Вообще-то коровы вовсе не мохнатые – но так уж человеку с пьяных глаз почудилось…

Глава 8. Слышен звон кандальный…

Осваивая свои колонии, разные страны применяли и разные методы, изрядно порой друг от друга отличавшиеся.

Пожалуй, проще всего оказалось испанцам. У них как раз имелся немаленький кадровый резерв, который можно было с превеликим облегчением сплавить за океан, потому что дома от него житья не было. Тогда как раз закончилась Реконкиста – семисотлетнее отвоевание захваченного когда-то африканскими маврами почти целиком Иберийского полуострова. Большинство войск были за ненадобностью распущены, не у дел моментально оказалась масса народу, не знавшая никакого ремесла, кроме военного, – иные им только и занимались всю сознательную жизнь. Пока они браво расхаживали с оружием, пока мавры не были окончательно разбиты, к ним прислушивались, им платили деньги (да и насчет военной добычи по законам того времени при оборотистости можно было промыслить). Но теперь…

Жалованья больше не платили, грабить оставалось разве что своих – а за этим зорко присматривала специально организованная стража. Добавлялись к этому и социальные причины. Люди с оружием на поясе, привыкшие к вольной жизни, ни за что не хотели вновь опускаться в низы общества, возвращаться в крестьяне и ремесленники, которым любой благородный дон мимоходом заедет в ухо без всяких для себя последствий, а крестьян еще и заставит работать на себя как вассалов (в бессмертном романе Сервантеса Санча Панса – именно что вассал славного идальго Дон Кихота, оттого и был вынужден, бросив дом-хозяйство, тащиться за хозяином за тридевять земель в поисках лично ему совершенно ненужных зачарованных красавиц).

Вдобавок и сами благородные доны очень часто не имели ни кола ни двора – а дворянская спесь им не позволяла заниматься «презренными» ремеслами (однако не мешала сбиваться по большим городам в шайки и промышлять всевозможными аферами, а то и уличными грабежами).

Одним словом, криминальная обстановка зашкаливала. Тут, как нельзя более кстати, разнеслась весть, что за морем-океаном испанские капитаны открыли новые земли, и богатейшие. Это уже были не только слухи: кто-то своими глазами видел пышные караваны первопроходцев, везущих королю золото и серебро, кто-то видел, как швыряют в кабаках иноземное золото приплывшие из-за моря, частенько потрепанной одежкой не отличавшиеся от зевак. Слухи распространялись, множились, безбожно приукрашиваясь…

Кто-то, конечно, остался по старинке разбойничать по большим дорогам, лесам и городам. Но очень многие в поисках удачи сломя голову кинулись за моря – и кое-кому в самом деле удавалось разбогатеть, и не на протяжении одного столетия. Края и в самом деле были богатейшие – и драгоценными металлами, и пушным зверем, и ценными породами деревьев, и дичью…

Франции везло гораздо меньше. Вроде бы и монархия не менее самодержавная, чем в Испании, но вот поди ж ты… Словно какой-то рок вмешивался то и дело. Хотя виной всему, если без мистики, не рок, а попросту старинный уклад жизни. Знакомый нам по тем же «Трем мушкетерам». Широкого освоения новых земель как-то не получилось. В первую очередь из-за облеченных властью в Париже и тех, кто управлял в колониях, – а это были сплошь благороднейшие дворяне. Одно время, отправляя поселенцев в Канаду, упор делали на священников и монахинь. Дело, конечно, богоугодное, но и служители Божьи не годились для земледелия и ремесел (да и потомства давать не могли по вполне понятной причине).

(А вот испанские монахи, иезуиты и францисканцы, руки пачкать как раз не боялись – и создали в Южной Америке с помощью крещеных индейцев крупные сельскохозяйственные поселения, едва ли не целое государство.)

Французы ссылали в ту же Канаду на вольное поселение всевозможных мелких преступников и гулящих девиц – но и от этого контингента трудно было ожидать дельной работы. Появились, конечно, и там охотники, земледельцы, ремесленники и купцы, но держали их в ежовых рукавицах. Когда в Канаде поселенцы попытались создать хотя бы жалкое подобие местного самоуправления (очень трудно решать каждый пустяк через заокеанскую метрополию), мгновенно вмешался губернатор и все пресек в корне. Не по самодурству характера, а выполняя инструкции «центра»: в колониях следует обойтись без всяких вольностей и самодеятельности, решать что бы то ни было может только король и те благородные господа, коих он соизволит назначить управленцами. Наконец, иным смельчакам-путешественникам просто-напросто запрещали уходить в те или иные районы, необжитые и неосвоенные – мало ли какие опасные мысли им вдруг в голову придут в отдалении от власти? Именно из-за малочисленности населения своих колоний и крайней забюрократизированной тамошней жизни Франция в конце концов лишилась в пользу Англии своих американских колоний. Хотя в XIX веке в Англии обитало не более 8 миллионов жителей, а во Франции – 19.

Англия восполняла «кадровый голод» всеми средствами, какие только могла придумать. Добровольное переселение поощрялось, но гораздо больший размах приняла принудительная поездка за океан за казенный счет. В ссылку отправляли и участников всевозможных мятежей (в Англии XVII–XVIII веков – дело нередкое), и нищих с бродягами (существовал длиннейший, подробно разработанный список подпадавших «под статью» категорий).

В американских колониях их всех преспокойнейшим образом продавали, и они оказывались на положении форменных рабов, как минимум на семь лет. Хозяин мог их избить, пытать, убить, не понеся за это сплошь и рядом даже символического наказания. Более того: от