Кроме того, Стендаль подробно описывает роль, которую играет невольная память. Предмет или ощущение может неожиданно и властно напомнить о любимом. Это происходит потому, замечает Стендаль, что, когда вы вместе с любимым, вы слишком сосредоточены на нем и настолько нервничаете, что не замечаете окружающий вас мир, прислушиваясь исключительно к своим ощущениям. Позже, обнаружив предмет, о важности которого вы уже забыли, вы вновь переживаете те же ощущения. Делая вид, что цитирует дневник своего друга – человека, для которого «страсть была первым настоящим курсом логики, который он когда-либо проходил», – Стендаль рассказывает о своих собственных мучениях:

Становясь угрюмым, Стендаль сетует и говорит, что, может, было бы лучше, если бы он родился бесстрастным, спокойным и безмятежным. Но, словно пес, который все кружит и кружит до тех пор, пока не уляжется спокойно, он снова и снова возвращается к вызывающей привычку необузданной силе любви, переполняющей человека и придающей жизни «таинственный и священный жар». Завершив цитировать дневник своего «друга», Стендаль пишет после этого целый трактат, придумывая такие мудрые изречения, как, например: «Шестнадцать лет – это возраст, когда человек жаждет любви, не слишком разборчив и его не особенно волнует, какой напиток может предложить ему случай». Или: «Долгая осада унижает мужчину, но облагораживает женщину». Или: «Взгляды – это великое оружие добродетельной кокетки; взглядом можно выразить все». Психологическая проницательность Стендаля не теряет своей ценности и по сей день. Так, например, он понимал, как прошлое предопределяет наш выбор партнера, формируя его образ: «Вы, не осознав этого, создали свой идеал. В один прекрасный день вы встречаете кого-то, кто чем-то напоминает этот идеал; кристаллизация… навсегда отдает владыке вашей судьбы то, о чем вы так давно мечтали». Стендаль замечает: «Два любящих человека редко любят друг друга одинаково. У страстной любви есть свои фазы, когда больше будет любить сначала один из любящих, а потом – другой». Некоторые люди, любящие, как метафорически говорил Стендаль, «в кредит», в счет будущего, «бросаются навстречу событиям вместо того, чтобы их ждать, когда они произойдут естественно». В его обществе женщинам подвластно немногое; исходя из собственного опыта, Стендаль замечает: «Женщина могущественна лишь в той степени, в какой она может сделать несчастным того, кто ее любит».

Для Стендаля сущность любви – это фантазия. Мы влюбляемся в тех богов и богинь, которых придумываем сами. Мы никогда не видим их четко. Мы никогда не знаем, какие силы влекут нас к ним, но мы предрасположены их любить. В самом деле, наш выбор любимого определяется прежним жизненным опытом, и это лишь дело времени: подождать, пока мы встретим кого-то, кто соответствует уже существующему образцу.

Ключевое значение для любви имеет и страх. Уверенность, дружеское расположение, благодушие – все это приводит к приятным отношениям товарищества и доброжелательности, но никак не к безумной, рискованной влюбленности. В отличие от многих более поздних мыслителей, которые считали, что любовь – это эмоция, которая охватывает двоих, Стендаль утверждает, что любовь – одинокое чувство, существующее независимо от того, взаимно оно или нет. Пламенный сторонник феминизма, Стендаль не проклинает всех женщин из-за того, что к нему была жестока Матильда. Да и ее он не порицал слишком; он считал, что сам виноват в том, что она его не полюбила. Не сожалел Стендаль и о постигшей его любовной катастрофе. Даже и неразделенная любовь его вознаградила, наделив его устремлениями, силой воображения, стойкостью. Она обогатила его повседневность, сделала ее яркой, наполнив его мечты красотой и скрыв его самые страшные кошмары под покровом надежды.

Холодное ноябрьское утро. Снег летит параллельно земле, как снаряды белой тяжелой артиллерии, а деревья в кружевных накидках из инея качаются назад и вперед, как причитающие женщины. Ветер стихает. Медленно кружащие снежные хлопья безмолвно падают и покрывают лужайку плотной пеленой. Внезапно налетает неистовый порыв ветра, и огромный снежный вихрь стремительно взмывает в небо.

Вся эта мощь и эйфория, непрочность и разрушение как нельзя лучше соответствуют музыке, бушующей в моем кабинете, – музыке оперы Вагнера «Тристан и Изольда». Чистая, раскаленная добела буря чувственности – которую продлили, которой насладились, которую изучили, – эта музыка возрождает физическую страсть любви, столь неистовую, что она, возбуждая влюбленных, ведет их лишь к гибели. Виолончели стонут от страсти; гобои воют от желания. Начинается мрачная, сладострастная и напряженная прелюдия, лихорадочно усиливается, достигает кульминации, затем совершенно утихает и завершается шепотом. После этого эмоционального вступления звучит сама опера на сюжет старинной легенды о любви и смерти.

Давным-давно, во времена, воспетые трубадурами, прекрасная дева Бланшефлёр влюбилась в смелого и прекрасного рыцаря, который, преодолев множество препятствий, со временем на ней женился. Его призвали на войну и убили в сражении, когда она была беременна. Потрясение было столь сильным, что Бланшефлёр смертельно заболела, но все же успела родить сына и назвать его Тристаном, или «Печалью». После ее смерти сироту усыновил брат Бланшефлёр, корнуоллский король Марк, забрав его к себе в замок Тинтагель. Мальчик рос смельчаком, возмужав, достиг возраста посвящения в рыцари и совершил те храбрые деяния, которые для этого требовались. Например, он убил Морольда – ужасного ирландского великана. Однако во время битвы Морольд ранил Тристана отравленным копьем, и Тристан, думая, что он наверняка умрет, попросил отправить его в плавание с мечом и арфой. В маленькой ладье без паруса и весел он какое-то время плыл по течению, и наконец его прибило к побережью Ирландии. Это было двойной удачей, потому что королева Ирландии и ее дочь Изольда Белокурая обладали и даром врачевания, и целительным средством. Тристан немедленно отправился к ним и рассказал о себе, тщательно скрыв то, как он получил рану (потому что Морольд был братом королевы), и Изольда его вылечила.