рядом с тропой увесистая, но достаточно изящная сосновая палка. При всем богатстве выбора она смотрелась как идеальная палка-отмахалка. В смысле, если что, то ей можно отмахнуться. Да, так, что мало не покажется. Колямбо поднял палку, мельком оглядев ее по всей длине, и, недолго думая, приспособил в качестве тросточки для прогулок.

«А может, я где-нибудь не туда свернул?»

«Нет, я не мог свернуть не туда, потому что никаких раздвоений тропы мне не встречалось. В общем-то. И кстати, когда мы шли к Братьям, я тоже не заметил каких-либо развилок, что подтверждает предыдущее».

«Значит, я иду правильно».

«И вообще, с чего ты взял, что лагерь должен был показаться, где-то в начале седьмого? Он будет в семь или чуть позже».

«Вот и все, так что пошли дальше. Уже скоро».

Колямбо посмотрел на часы теперь уже осознанным взглядом. Двадцать пять минут седьмого. Он вгляделся в темноту впереди него, пытаясь отличить хоть малейший блик от костра, который уже наверняка развели Юлька с Сапрофеней.

– Да, не видно там ничего!

– Семь, – почти гробовым голосом произнес Колямбо.

Это значило слишком много, поэтому он даже не стал дальше ни о чем думать. А просто встал посреди тропы и внимательно глядел на свои командирские часы. В положении стрелок на циферблате сейчас лежал весь мир. Другого мира у Колямбо не было, как и других часов. Вверху шумели ветви могучих елей и сосен, раскачивавшихся в такт прибытия стремительного ветра, разогнавшего с неба всякие остатки дневных туч. Вокруг лежал темноватый от недостаточной освещенности снег. А перед ним в кургане придорожного сугроба торчала только что воткнутая палка-отмахалка. Колямбо как-то удрученно уставился на нее, размышляя:

«Сюда бы еще одну палочку чуть выше центра прикрепить, перпендикулярно, и получилась бы вполне милая снежная могила».

Наконец, Колямбо закрыл часы ладонью и бросил взгляд назад, туда, откуда он только что пришел, туда, где через примерно два часа пути стоят Три брата, туда, где точно есть его товарищи. Он захотел вдруг посмотреть теперь и в сторону, куда надо было идти. Но все не решался повернуть голову. Отчего-то стало жутковато глядеть в это зловещее никуда, в которое он углублялся все больше, рискуя уже не вернуться.

Колямбо замер посреди тропинки, не в силах решить, двигаться ли ему дальше, или, пока не поздно, повернуть назад к Трем братьям. Его желудок сдавил легкий спазм, и он непроизвольно положил руку на живот, смутно припомнив, что последний раз нормально ел только утром. Но эта проблема сейчас казалась настолько ничтожной, что тут же вылетела прочь из головы, освобождая место для чего-то другого. И что-то другое, гораздо более страшное, чем раннее чувство голода, принялось медленно заполнять освободившееся мозговое пространство.

Колямбо сосредоточенно смотрел в ту сторону, где возможно всего в десяти минутах ходьбы ему наконец-то откроется лагерь. Юлька наверняка уже готовит на костре ужин, помешивая содержимое гигантского чана и периодически с озабоченностью поглядывает на одну из больших елей у тропинки, из-под которой должны показаться ее друзья, ушедшие утром на Три брата. Сапрофеня, скорее всего, просто без дела крутится вокруг Юльки и уж он-то вряд ли бросает ждущие взгляды на тропу, возможно, он вообще не знает, сколько сейчас времени, и ему даже в мысли не может прийти, что отряд Зубарева по всем обычным прикидкам давно должен был возвратиться.

Колямбо глубоко вздохнул, стараясь сделать это не очень громко. Никакого отсвета от костра впереди он так и не приметил, а идти ли ему дальше или все-таки двинуться назад, так и не решил. Он гнал прочь мысли о том, что все-таки в темноте где-то перепутал дороги и потерялся. Да, и как-то чисто интуитивно ему казалось, что путь верен.

«Вот, только сроки не очень вяжутся». – Колямбо взглянул на часы, показывавшие почти безнадежные семь десять.

Если он все же идет правильно, то скоро с правой стороны лес должен поредеть, местами начнет проглядывать так хорошо знакомый курумник. Если же такого не произойдет, значит, он действительно заблудился, и нужно будет со всех ног мчаться назад, внимательно разглядывая окрестности, чтобы не пропустить ту самую роковую для него развилку. А ведь дальше будет все темнее и темнее.

«Ладно, идем!» – Он вытащил из сугроба свою палку-отмахалку, случайно нащупав на конце острый, но твердый сучок. И взяв ее таким образом, чтобы при ударе палка приземлилась на поверхность врага аккурат только что освоенной зазубреной, осторожными шагами пошел вперед.

Сейчас Колямбо чувствовал уверенность в том, что делает. Не важно, что глаза напряженно вглядываются в темень лесного пространства, а уши локаторами выхватывают малейшие звуки необычной тональности. Пока он управляет ситуацией, а не ситуация им, и пока что мозг работает в нормальном режиме, даже несмотря на то, что какой-то противный туман все больше и больше лезет в сознание.

Желудок снова пронзил спазматический приступ, но на этот раз Колямбо даже не дотронулся рукой до живота. Нет, сейчас он слишком занят, он слишком занят самым важным на свете мероприятием. Ведь если оно не увенчается успехом, разумом Колямбо сможет овладеть тот самый туман, клубы которого сделались на порядок темнее, а в их недрах стали прорезаться яркие линии электрических разрядов. Это нехорошо, это очень нехорошо. Если эта штука шарахнет, то наверняка услышат даже в пятке. Хотя нет. В пятке, кажется, всегда раньше других узнают последние известия. Недаром душа в периоды своего кризиса первым делом отправляется именно туда.

Тропа постепенно начала поворачивать вправо и становиться более широкой. Придорожные ели нехотя отодвигались в стороны, высвобождая узкую полоску звездного неба над головой, полностью очищенную от заснеженных хвойных лап. Колямбо, не снижая темпа, посмотрел наверх. Несколько не особо ярких звезд мелкими бакенами качались на волнах воображаемого течения космической реки, русло которой ограждалось пушистыми кронами деревьев.

«Красиво!» – подумал он, и уже с неким подобием улыбки перевел взгляд на свою лесную дорожку. Вот-вот скоро должен показаться лагерь, или, по крайней мере, должен открыться заснеженный курумник.

«Ручей бы тоже не помешал, а то пить охота».

Внезапно он услышал отчетливый гудок поезда. Звук летел прямо по направлению его пути. Колямбо, двигавшийся последние пять минут, уставившись себе под ноги, взглянул вперед. За своими мрачными мыслями он совсем не заметил, что почти вышел на опушку леса. Елей стало ощутимо меньше, от чего диск Луны теперь светил особенно ярко.

Уже смутно догадываясь, что все это значит, но пока не давая мозгу думать, он помчался сквозь сугробы туда, откуда неслись