— А почему ты так уверен, что в доме что-то спрятано?

— Не уверен, а просто допускаю.

— Давай, я с тобой, — предложил я, — а то одному как-то…

— Я не один, а с «макаркой», — он хлопнул ладонью по кобуре, — не боись, боярин, все будет в лучшем виде, — осторожно подмигнул неповрежденным глазом. — А накатим завтра, с чувством, толком и любовью к делу.

— Ты там уж поосторожнее.

— Обязательно, — пообещал он. — Без этого никуда, а то еще соседи брякнут в участок, сиди потом в КПЗ, рассказывай, что хотел отличиться по службе, — вздохнул. — Один хрен, не поверят.

— Ладно, удачи. Когда поедешь-то?

— Вот, прямо сейчас и поеду.

Где-то на юге Франции. Середина первого десятилетия этого века.

Сколько ни клялся Леча Загаев погибнуть с оружием в руках на родной земле, причем обязательно в битве за ее свободу и независимость, слова не сдержал. Он вообще довольно вольно обращался с обещаниями и клятвами, потому что был хозяином собственного слова, с небывалой легкостью давал его, а потом забирал обратно.

Бывший эмир Надтеречного района Чечни все-таки сыграл в ящик, но не среди родных гор, а в кафе на набережной, прямо во время обеда. Это произошло чудным июньским днем, представьте себе, во Франции. Ах, какое замечательное выдалось в том году лето! Теплое, но не жаркое, когда южное солнце не палит и не обжигает кожу до волдырей, а просто ее ласкает и дарит неповторимый и мягкий, персикового цвета загар. Короче, все было очень мило и крайне спокойно, даже, можно сказать, сонно. А вот Леча взял да и помер. И не то, чтобы он специально подгадал с местом и временем, просто так сложилось.

В тот день, до того, как покинуть этот мир и переехать на ПМЖ, он неторопливо прогулялся по крохотному южному городку, не городку даже, а разросшейся до его размеров рыбачьей деревушке на побережье. С тех пор, как он заделался беженцем от имперского режима и по совместительству узником собственной совести, получил приют во Франции и осел у моря, свободного времени у него стало навалом. Итак, прошелся по узким извилистым улочкам, спустился к морю, постоял на пристани, подышал свежим, чуть солоноватым морским воздухом, задумчиво поглазел в сторону горизонта, а потом решительно развернулся и направился в кафе обедать. Питаться там ему нравилось гораздо больше, чем дома, во-первых, потому что в кафе вкуснее готовили и, во-вторых, трапеза всегда проходит гораздо приятнее, если во время ее никто не отвлекает едока от процесса поглощения пищи. Дело в том, что мадам Загаева просто-таки обожала устраивать скандалы супругу, причем непременно во время завтрака, обеда и ужина. Дать ей по голове и потребовать заткнуться тот, по ряду причин, не мог, а поэтому старался есть где угодно, только не дома.

Он вошел в кафе, по-хозяйски оглядел зал: как всегда в это время народу было мало, даже очень мало. Один-единственный посетитель за угловым столиком, расположившись спиной к входу, склонившись над тарелкой, старательно работал челюстями. Изредка поднимал голову, откидывал назад длинные, так и норовящие залезть в еду, волосы и снова принимался за дело.

Леча занял свой любимый столик у окна, телохранители, бывшие односельчане Доку и Арзо, расположились поодаль, поближе к работающему телевизору, чтобы не мешать шефу наслаждаться едой в тишине. Зачем, спросите, телохранители в мирном южном городке, где вот уже несколько лет ничего криминального не происходило, а самым большим правонарушением считались редкие драки в портовых кабачках? А затем. Эмиры, пусть даже бывшие, в одиночку не ходят, им по статусу не положено.

Он доел жирную похлебку из потрошков, с удовольствием перешел ко второму, как позже выяснилось, последнему блюду в богатой на события жизни… Случилось все просто так, даже, можно сказать, буднично. Посетитель в углу закончил трапезу, выложил на стол пару банкнот по десять евро, встал и направился к выходу. Проходя мимо увлеченно питающегося Лечи, всадил пару пуль ему в спину, одну в голову и, как ни в чем не бывало, покинул кафе. Оседлал дожидавшийся его велосипед и укатил.

Охрана, как и положено ей, на произошедшее совсем не отреагировала, поскольку была поглощена трапезой и просмотром чемпионата Европы по борьбе на спортивном канале. То, что с постоянным посетителем произошло что-то нехорошее, заметил официант, он же владелец заведения. И дико заорал. Доку с Арзо выскочили из-за стола, подбежали поближе, обнаружили лежащего с пробитой головой хозяина и впали в ступор. Потом выпали из него и начали действовать, причем каждый по-своему. Арзо выскочил на улицу и принялся носиться туда-сюда, размахивая руками. Достал из-за пазухи ствол и начал зачем-то палить в воздух. Его напарника в это же самое время выворачивало наизнанку прямо на соседний столик, уж больно впечатляющим для его нежной психики оказалось увиденное: мозги хозяина на тарелке, смешанные с запеченными телячьими.

Минут через двадцать прибыли недовольные тем, что их выдернули из-за обеденного стола, жандармы. Походили, ковыряя в зубах, осмотрели место происшествия, а потом в лучших полицейских традициях, арестовали тех, кто не сбежал, то есть обоих чеченцев. Повязали и поволокли в околоток, снимать отпечатки пальцев и допрашивать через переводчика, когда подъедет. Остывающее тело чуть позже увезла труповозка.

Так бесславно погиб Леча Загаев, когда-то сам себя назначивший эмиром, но имя его навеки осталось в истории. Исключительно из-за того, что этот деятель постоянно брал на себя ответственность за все, происходящие в России гадости и пакости. Взорвали бомбу в метро, сошел с рельсов поезд, в конце концов, пропала с прилавков дешевая гречка, а он уже тут как тут, дескать, моя работа, страшитесь неверные, дальше будет еще ужаснее. Уверен, если бы тайфун Катрина после визита в Штаты ненадолго заглянул на Русь, он бы тоже записал это на свой счет. Собственная смерть стала чуть ли не единственным происшествием, которое он не смог добавить к своему «богатому» послужному списку. Ладно, хватит о нем, помер Леча и хрен с ним, тоже мне трагедия.

В полном соответствии с мусульманскими традициями, тело погибшего было предано земле до заката, буквально через несколько часов после смерти. Похороны почтила немногочисленная, осевшая поблизости родня и некоторые представители диаспоры, все как один, невысокого полета птицы. Еще раз напоминаю, сам покойный был, в общем-то, никем и звали его просто Леча. Единственным достаточно серьезным человеком, присутствовавшим на траурной церемонии, был некто Ахмед Тагиров, считавшийся до того, как покинуть родные места, далеко не последним полевым командиром в воинстве бригадного генерала Руслана Гайсумова. Покойный был мужем его единственной сестры. И хотя женился он на ней, прямо скажем, очень не по чину, но и такому жениху семейство Тагировых было радо: засидевшуюся до тридцати двух лет в девках Зарему отличало не только полное отсутствие хоть какой-либо красоты (девушка была кривобока, имела на глазу бельмо и при ходьбе прихрамывала на обе ножки), но и на редкость стервозный характер.