Второе дело, необходимое для Кавказа и в военном, и общественном отношении, для армии и для края вместе, есть сооружение закавказской железной дороги. Я не могу развить здесь этот вопрос, уже обсужденный властью; для подобного развития понадобилась бы другая книга, таких же размеров; но укажу его главные черты. Если в истекшей войне судьба страны, занятой с лишком двухсоттысячной армией, решалась на поле сражения девятью батальонами, это происходило столько же от поглощения наших сил горскою войной, сколько от чрезвычайной медленности сообщений, заставлявшей разбрасывать войска по всем пунктам, на которых мог показаться неприятель; иначе мы не поспели бы туда вовремя; а на Кавказе, при извилистом очертании границы, и сухопутной и морской, есть несколько линий, ведущих прямо от окружности к центру; линий, владение которыми стратегически решает судьбу войны. Продовольствие надобно было заготовлять задолго вперед, с величайшими затруднениями, сообразно с первоначальным расположением войск, которого потом уже нельзя было изменить, за невозможностью двигать магазины. Войска были прикованы к своим провиантским складам, несмотря на то что военные обстоятельства принимали иногда совсем другой оборот; отчего происходили раздробленность и слабость массы, в совокупности довольно значительной. Для того чтобы сила русских войск в Закавказье и в оборонительном, и в наступательном отношении соответствовала их действительной численности, надобно прорезать край железною линией от моря до моря. Тогда закавказские войска, бывшие до сих пор слабыми по своей раздробленности, составят одну массу, и удар их во всякую сторону станет неотразим. При быстром развитии волжского и каспийского пароходства, Закавказье, связанное в одно целое железною дорогою, станет во всех своих пунктах на трехнедельном маршрутном пути от главных центров государства, войдет в общий состав русских областей. Вместо многочисленной армии, которую теперь по необходимости, даже и без горской войны, надобно содержать в этом отдаленном пограничном крае, Закавказье надобно будет занимать сильно только в военное время, как и всякую часть границы, соразмеряя эти силы с видами правительства или действительною опасностью, а не со всякою возможною случайностью, как теперь, когда загорный край отстоит от внутренности России на полгода пути.

Экономия для государства будет огромная, могущество его со стороны кавказского перешейка утроится, а в то же время кавказская армия сделается подвижною, как все действующие войска империи. На благосостояние загорного края железная дорога будет иметь то же влияние, какое имеет орошение на плодородную, но спаленную солнцем почву. До сих пор все природные силы Закавказья спали в земле; единственным потребителем здесь была казна. Железная дорога сделает эти области, доставлявшие покуда только один расход, самостоятельною и богатейшею частью империи. Наконец, линия железной дороги от Баку до Поти, венчающая наше положение на Кавказе, обеспечена в экономическом отношении гораздо более, чем всякая из русских линий, которым предстоит возбудить и привлечь к себе движение, пока еще не существующее; между тем как груды товаров на 25 миллионов рублей, ежегодно наводняющие Персию и всю верхнюю Азию через Трапезонт, дожидаются только удобного пути, чтобы направиться по Закавказью и Каспийскому морю. В настоящую пору эта торговля пробивается через самую негостеприимную страну — высокую горную площадь турецкой Армении, без дорог и на вьюках. Железная дорога между двумя морями необходимо притянет ее к себе и удвоит количество товаров, уменьшив их продажную цену. Стоимость дороги, по сделанным уже исчислениям, разве очень немногим превзойдет стоимость русских линий; ценность груза трапезонтской торговли должна с избытком окупить эту сумму, даже при высоких процентах. Это предприятие, необходимое в политическом и военном отношении, в то же время выгодно в отношении экономическом.

С завоеванием западных гор и устройством железной дороги между Черным и Каспийским морями кавказская армия войдет в состав действующих сил империи. Покуда нельзя определить даже приблизительно, насколько это возвращение двухсот тысяч солдат, может быть первых в свете, исключенных до сих пор из итога русских сил, возвысит военное могущество государства. Беспрерывная и беспощадная война образовала на Кавказе целый ряд поколений, воспитанных в боевом ремесле почти наследственно. Новобранец, вступив в кавказский полк и еще не видавши неприятеля, привыкает уже к мысли о войне, как о натуральном и повседневном деле жизни; сделав несколько походов, он развивается лично, не только как солдат, но как боец. Он беспрестанно встречается с врагом один на один — в лесной цепи, на горной тропинке, в штурмуемой сакле — и привыкает надеяться только на себя — на свое сердце и свое ружье. Когда потом смыкается колонна из этих людей, совершенно уверенных в себе поодиночке, в ней рождается такое убеждение в своей неодолимости, что устоять против нее может только несоразмерная материальная сила. Мы довольно видели примеров этому в минувшей войне. Подобное воспитание давалось только древним войскам, где каждый солдат был боец, и утратилось совершенно в войсках европейских с той минуты, когда долг солдата стал стоять лишь в том, чтобы идти массой за своим знаменем и слушать команды. Каков кавказский солдат, таков в своем роде и офицер. Русской отваге нужно широкое поле; в мирное время только на Кавказе гремит оружие и манит в эту сторону людей с военными наклонностями. Молодые офицеры, которых сердце влечет к боевой жизни, понемногу сами собою стекаются на Кавказ. Горская война быстро развивает их военный инстинкт, выделывает из офицера настоящего начальника, способного управлять людьми и распоряжаться боем. И в лесу и в горах, как бы ни был многочислен отряд, ротный командир, вступивший в дело, становится отдельным начальником, одним из виновников общего успеха или неудачи; ему предоставляется вести почти независимое дело, в котором его характер и распорядительность получают самостоятельные права. Ответственность за военные соображения спускается на Кавказе гораздо ниже, чем в европейской войне, и люди, поставленные пред ежедневною расценкою опыта, сортируются сами собою. Кроме того, особенные обстоятельства жизни и действия развили в кавказских полках, в самой сильной степени, дух военной семьи, гордость своего полкового мундира и своего знамени, оправдываемые всегда каким-нибудь высоким военным качеством, которое полк исключительно себе усвоил. Отношения взаимной ответственности между людьми всяких степеней выделились в них гораздо теснее, чем в каком бы то ни было войске, и, естественно, внушили отдельному лицу полную уверенность в своей части, как части возможность полагаться на каждого из составляющих ее людей. Беспрерывные походы закалили кавказского солдата, сделали из него первого ходока в свете, научили жить где бы то ни было и чем бы то ни было. Кавказская война образовала для России армию, которая, под своим знаменем, готова считать себя дома на краю света, которая сразу понимает всякое приложение военного дела, которую противник должен истребить, для того чтоб победить. Когда кавказский батальон становится лицом против врага, он считает сражением только то время, которое ему нужно для того, чтобы добежать до неприятельских рядов; эту уверенность разделяют по опыту все чины его, от командира до барабанщика.

Кроме регулярной армии, кавказская война взрастила для России еще другое превосходное, единственное в своем роде войско, — казаков линейных и черноморских. Одинаково способные к сомкнутому строю и наездничьей службе, конница и пехота вместе, эти люди, бесстрашные, неутомимые, быстрые как ветер, могут осуществить, употребляемые в значительном числе, такие стороны военного дела, о которых не слыхали прежде, — блокировать неприятельскую армию в ее собственной стране, разъединить ее, обхватить с тыла и флангов, разорвать сообщение между отдельными колоннами. До сих пор линейные казаки бывали в европейской войне только дивизионами и оставили, однако ж, живые воспоминания о себе. С окончанием Кавказской войны сорок тысяч казаков, при надобности и больше, могут присоединиться к армии. В этом удивительном войске выразились стороны русской природы, которых нельзя и заметить в спокойном быту. Лучшие линейные полки формировались на наших глазах, из поселян; до такой степени дух казачества живет еще, если не в уме, то в крови русского человека. В несколько лет эти поселяне, поставленные на порубежной неприятельской черте, делались самыми отважными и ловкими наездниками, настоящими абреками, превосходящими чеченских, и в то же время послушными, вполне дисциплинированными солдатами, способными ко всякого рода службе. Так быстро развивался в этих поселянах военный дух, что через несколько лет девушка, вчерашняя крестьянка, не хотела на посиделках сказать ласкового слова казаку, не слывшему удальцом. Россия, при своем безмерном протяжении, живет еще жизнью разных столетий. На украйнах — кавказской, сибирской, киргизской — казачество существует еще в тех же условиях, как в 16-м веке оно существовало на Днепре и на Дону. Воины и вместе поселяне, казаки разрабатывают землю, занятую ими с оружием в руках, вносят русское отечество в чуждые пустыни и должны быть для империи тем же, чем американские передовые колонисты для Соединенных Штатов. На Кавказе было бы невозможно управиться с горцами без заселения казаками передовых линий. Через несколько времени кавказские казачьи полки будут еще далеко выдвинуты вперед и казачье население, подкрепляемое новыми выходцами, значительно возрастет. Тогда уже не сорок, а может быть, семьдесят тысяч кавказских казаков готовы будут стать под знамена, при первом призыве отечества.