За время своего министерства Тимашев – малосведущий и никогда особо не стремившийся глубже вникнуть во всевозможные министерские дела – продемонстрировал весьма скудные политические дарования, несмотря даже на ограниченный круг его внутриполитических обязанностей. Тимашев пришел в МВД, будучи ярым противником либеральных Александровских реформ и не менее пылким поборником русского самодержавия, воплощением которого он почитал правление Николая I. Он до такой степени негодовал по поводу освобождения крестьян и в целом антидворянской направленности тогдашнего просвещенного чиновничества, что даже на время ушел с государственной службы, чтобы дать себе время поразмыслить над сложившейся ситуацией. Так, 17 марта 1861 года в беседе с Валуевым[234] Тимашев поведал ему о своем намерении и причинах, к тому побудивших: «Чтобы в настоящее время остаться на службе, надо обладать безграничной личной преданностью. Она у меня была по отношению к императору Николаю. У меня ее нет к императору Александру. Что касается принципов – да, в отношении же личности – нет. Император строит иллюзии в отношении того, что происходит. В глубине своей души он деспот. Он мне сам сказал, что скорее перешагнут через его труп, чем он пойдет на уступки. И однако мы к этому идем»[235].

Лишь спустя два года Тимашев, откликнувшись на предложение Александра, принял назначение временным генерал-губернатором Казанской, Пермской и Вятской губерний – должность, специально созданная для обуздания общественных волнений и надзора за ссыльными бунтовщиками – поляками. Окончив губернаторскую службу, Тимашев отправился по здоровью за границу и вернулся в Петербург в 1867 году, получив пост министра почт и телеграфов, а уже спустя несколько месяцев – и министра внутренних дел. Можно сказать, Тимашеву удалось одним выстрелом поразить обоих зайцев, поскольку за ним осталось и Почтовое ведомство, тогда же упраздненное и включенное в состав МВД в качестве одноименного департамента.

Чем же объясняется возвращение на службу, возвышение и столь завидное должностное долголетие этого человека – ведь рядом с Милютиным, Валуевым или Лорис-Меликовым Тимашев представляется фигурой скорее обскурантистской? Дело в том, что, не считая поддержки наиболее решительных и красноречивых деятелей, Тимашев избегал политических дрязг высшей бюрократии: он был человек тихий, для которого личная преданность и служба государю оставалась важнейшей глубинной мотивацией. Проще говоря, он был превосходным образчиком традиционной министерской власти и всецело подходил под валуевское описание министров – «государевых слуг», что вполне поощрялось как самим царем, так и подобными же министрами.

Деятельность Тимашева еще более омрачалась тем, что его министерство пришлось на период между покушением Каракозова и нарастающим государственным кризисом на закате Александровской эпохи. Внимательное исследование государственной политики того времени несколько проливает свет и на министерские годы Тимашева, существенно не меняя суровых оценок современников[236].

Итак, Тимашев вернулся на службу ввиду своих патриотических воззрений и глубокого чувства долга. Д. А. Милютин следующим образом оценивал его министерское возвышение:

В назначении Тимашева ясно выразилось тогдашнее направление нашей внутренней политики: человек, выказавший себя в эпоху освобождения крестьян открытым противником этой великой государственной меры, уехавший тогда за границу, громко и с яростию хуливший все либеральные реформы императора Александра II, становится теперь министром внутренних дел! Это назначение было новым заметным шагом по пути реакции и новым торжеством для шуваловской партии»[237].

По утверждению В. Г. Чернухи и И. В. Оржеховского, Шувалов нуждался в товарище и союзнике для воплощения своих планов по созданию единого правящего блока и учреждению формы представительства в начале 70-х годов. Как указывает Чернуха, в силу влияния своего поста союзником Шувалова должен был стать министр внутренних дел, однако же, продолжает исследователь, «именно Тимашев совершенно не годился для столь ответственной и деликатной роли». Коллеги Тимашева по чиновничьему цеху отмечали, что министр мало интересовался делами ведомства и нередко оказывался на заседаниях Комитета министров и Государственного совета неподготовленным к обсуждению рассматривавшихся вопросов. А. Н. Куломзин, товарищ министра государственных имуществ, замечает в воспоминаниях, что Тимашев «крайне затруднялся давать основательные объяснения, а когда общие фразы не помогали, очень покладисто брал дело назад», а государственный секретарь Д. М. Сольский в письме Валуеву 1869 года и вовсе отзывался о новом министре следующим образом: «…кресло ваше, как водится, занято другим. Но с него не раздается уже прежняя одушевленная речь, да лучше сказать, и просто ничего не раздается»[238].

Ультраконсервативно настроенный князь Мещерский, умеренный бюрократ А. А. Половцов, либеральный теоретик Чичерин, предшественник на министерском посту Валуев – словом, практически все критиковали деятельность Тимашева в роли министра, а чуть позже и члена Государственного совета. 10 марта 1874 года Валуев в минуту душевного раздражения записывает у себя в дневнике: «Сегодня я видел Тимашева и Шидловского. Министр и товарищ министра. Кроме России, они нигде не были бы прочны». Схожим образом в дневниковой записи уже 1889 года он отзывается о консервативной позиции, занимаемой Тимашевым в Государственном совете в 80-е годы: «…такие люди, как Пален, Тимашев, Толстой, граф Бобринский, опошлили и сделали ненавистным то, что величалось консерватизмом» [Чичерин 1934: 34; Мещерский 1898: 126–128, 153; Половцов 1966, 2: 174; Валуев 1961,2: 250–260, 289, 303].

Пусть административные и политические возможности Тимашева были весьма ограниченны, некоторые из его министерских подчиненных все же высказывались в его защиту. Скажем, служивший в земском отделе В. К. Луцкий вспоминает, как Тимашев дал ему средства на похороны дочери. Соглашаясь, что министр обладал недостаточным опытом для руководства таким ведомством, как МВД, Луцкий тем не менее полагал, что скверной своей репутацией Тимашев обязан службе в III отделении[239]. Уже не раз упоминавшийся среди министерских «дарований», начальствующий тогда над Хозяйственным департаментом А. Д. Шумахер видел в Тимашеве человека «честного и совершенно прямого». Шумахер даже опубликовал специальную заметку в защиту земской политики МВД в 1868–1878 годы. Многочисленными ссылками на законы и указы он доказывал, что вопреки главенствующему мнению Тимашев и в целом МВД неизменно стремились расширить права и законную сферу деятельности земств. Так, согласно Шумахеру, Тимашев лично одобрил великое множество земских ходатайств, учредил новые земства в разных областях империи и был искренним приверженцем местного самоуправления. В доказательство сказанного Шумахер указывал на одобрение Тимашевым переработки раннего валуевского проекта муниципальной реформы, направленной на еще большее укрепление городского самоуправления, утверждая также, что принятие проекта Государственным советом обеспечил исключительно проявленный Тимашевым «великий такт» [Шумахер 1893:846–857].

Вполне возможно, что Шумахер просто вынужденно оправдывал свое министерство, которому верно служил несколько десятилетий, а также собственную роль как директора департамента, ответственного за решение