— А тебе напомнить, кто скрывал свою личность, тайком проникая в компанию? Что ты искала в моем кабинете? Договора? Чтобы меня обвинить в мошенничестве? Не эту ли ты преследовала цель, Лея? — Каан внезапно оказывается возле меня, испуганно отшатываюсь от него. — Прежде, чем меня обвинять, вспомни себя! Все мы не без греха, такова жизнь. Праведники служат Богу, а мы своим прихотям.

— Так я твоя прихоть? — отступаю назад, а он напирает на меня, смотрит злыми глазами.

— Прихоть. С первой минуты в ресторане решил, что ты будешь моей любой ценой, а какова цена — это дело десятое. И я прекрасно знаю, как манипулировать людьми, сладкая. — хватает меня за руки, я сопротивляюсь, но он крепко сжимает, приближая свое лицо. Сзади меня скользкая плитка от воды из бассейна. Одно неловкое движение и можно хорошо приложиться об нее телом. А если неудачно удариться головой…

Вырываюсь, зло смотрю в карие глаза. Каан тоже злится, он впивается в мое лицо пылающим взглядом. Готов уничтожить, стереть меня порошок и пустить по ветру. На мгновение ослабляет хватку. Собрав все силы, я пользуюсь моментом и отталкиваю его от себя. Он явно этого не ожидал. По инерции отклоняюсь назад, моя нога ступает на мокрую плитку, соскальзывает.

— Лея! — в его голосе столько паники, что я зажмуриваюсь, пробую как-то сгруппироваться. Сначала ударяюсь телом об плитку. Боль вспыхивает внезапно и исчезает. Пытаюсь нащупать рукой опору, но она соскальзывает, царапаюсь об край плитки бассейна. Кожу жжет. Сейчас должна удариться головой, но этого не происходит. Приоткрываю глаза, надо мной нависает побледневший Каан. Это он удерживает мою голову от знакомства крепости плитки.

— Что болит? Где? — я пытаюсь понять, что он говорит, но боль в лодыжке заставляет простонать. Каан осторожно меня приподнимает. Хватаюсь за его руки, меня шатает в разные стороны.

— Обхвати меня за шею. — командует, я послушно обхватываю шею. Словно пушинку, подхватывает на руки, я воровато прижимаюсь к его груди. Сейчас воевать нет ни сил, ни настроения. Прикрываю глаза, так легче переносить боль.

Меня несут в дом, заносят в спальню. Осторожно кладут на кровать, снимают с ног босоножки. Стараюсь не реагировать на каждое его прикосновение, а просто прислушиваюсь к его молчанию. Когда робко приоткрываю глаза, Каан смотрит на меня с непроницаемым холодным выражением лица. С таким выражением отдают приказ уничтожить, но тихий голос интуиции уверяет меня, что этот человек не кинет на произвол судьбы.

— Я сейчас вызову врача, а ты тут лежи спокойно и без фокусов.

— Ничего страшного со мной не произошло. Холод на ушибленное место и к утру все пройдет. Мне ли не знать, выросшей в деревне у бабушки, — пытаюсь разрядить обстановку, улыбаюсь, Каан не ведется. Над чем-то своем думает, хмурит брови.

— Отдыхай, — равнодушным голосом желает муженек и оставляет меня одну. Прислушиваюсь к его шагам, к голосу, как он отдает указания Раде.

В случившемся виноватых нет, но почему-то виноватой чувствую себя я. Возможно, мне не стоило так драматизировать. Не стоило предъявлять претензии, выводить его на эмоции. Смотрю на обручальное кольцо, со вздохом кручу его. Выводы определенно нужно сделать, правда, я теперь не уверена есть ли будущее с этим человеком после всего сказанного. Хотела довести его до развода, кажется несколько увереных шагов в этом направлении я совершила.



— Как самочувствие? — Каан ставит стакан с водой на тумбочку, присаживается на кровать. Я приподнимаюсь на подушках и скованно улыбаюсь. Мое падение вылилось в растяжение связок. Хорошо, что не порвались. Врач рекомендовал полный покой. Обидно, досадно, но что поделать. Прогнозы утешали, до конца отпуска я еще смогу искупаться в бассейне, самостоятельно спуститься на первый этаж и даже прогуляться по пляжу. Пока… Пока возле меня постоянно находится Каан.

— Нормально. Уже не так болит, наверное, еще обезболивающе действует, что я приняла после обеда.

Он кивает головой, осторожно берет мою поврежденную ногу, разматывает эластичный бинт. Берет с тумбочки мазь, что выписал доктор. Втягиваю живот, напрягаюсь. Так каждый раз, когда он прикасается ко мне. Ничего особенного не делает, а я едва дышу. Три дня между нами только короткие фразы, вопросы-ответы, никаких душевных разговоров. Когда Каан занят по работе, ко мне поднимается Рада и интересуется, что мне нужно. Это днем, вечером муженек сам приносит мне ужин, растирает ногу, забинтовывает. Проявляет интерес к моему настроению, спрашивает, что мне нужно, если ничего, то уходит спать в свою комнату. Его видимо уже не мучают кошмары на новом месте, смирился с ними, хотя первую ночь после падения провел рядом со мной.

— Как дела в компании? — мне скучно, мне не хватает общения. Книги, фильмы как-то быстро надоели. Общаться по скайпу с братом не хочу, с Мелек и Эмбре пару раз созванивалась, но нормальной беседы не состоялось.

— Нормально.

— Как китайцы? — бросает на меня прищуренный взгляд, не улыбается. — Наверное, тоже нормально. Тетушка Валиде вернулась?

— Тебя действительно интересует Валиде?

— Хочешь, давай поговорим о твоей бывшей. Мне все равно.

— Давай поговорим о твоем бывшем. — скрещиваемся взглядами выразительно приподнимает брови. Не получив от меня никакого ответа, усмехается и берет бинт.

Вынужденный малоподвижный образ жизни вынудил меня обратить пристальное внимание на собственного мужа. Еще раз убедилась, что Каан прекрасно умеет общаться при помощи мимики без лишних слов. Брови всегда отражают его настроение: удивление, радость, задумчивость, гнев. И если сердится, злится то под левым глазом напрягается венка, губы сжимаются в тонкую линию. Иногда в разговоре губы изгибаются или в усмешку, или в улыбку, зависит от того, какую тему я поднимаю. Сейчас он задумчив, в себе.

— Может в компании требуется моя помощь? Есть ли какие-то срочные переводы?

— Нет. Серхат нанял переводчика.

— То есть? — хмурюсь. Он меня уволил? Или решил разгрузить отдел? Или что это значит? Я в ожидании смотрю на Каана. Он прищуривает глаза, одна бровь ползет вверх. Несколько секунд смотрит на меня, потом переводит все свое внимание на ногу в руках.

— Ты больше не работаешь в холдинге. — туго затягивает, я морщусь, но не издаю и звука. Поднимает на меня глаза, я пытаюсь его пересмотреть и заставить объяснить. Приходится еще раз озвучить вопрос:

— Ты меня уволил?

— Да.

— Когда? — злюсь, стискиваю зубы, чтобы не вспыхнуть и не пойти на открытый конфликт.

— Перед вылетом.

— И когда ты мне об этом собирался сообщить? И почему ты решаешь за меня? Что за дискриминация?

— Потому что женщины семьи Бергикан не работают, Лея. — презрительно фыркаю, скрещиваю руки на груди. Не работают! Ха! Три раза «ха». Может его мать и тетушка не работали, в моей семье все работали, женщины рассчитывали только на себя. И не хочу я зависить финансово от мужа, от его настроения и отношения.