избавляет природу в интерьерах центра от разрушения на все сто процентов. Абсолютное сохранение природы невозможно в принципе. Она может оставаться подлинно девственной только без человека. Человек не внешний по отношению к природе объект. Он часть ее. И поэтому нужно говорить не о сохранении природы, а подлинном воссоединении с ней.

Наивысший класс взаимоотношений со средой показал в свое время великий Ф.-Л. Райт своим Fallingwater House (Рис. 11–04).

Это название чаще всего переводят как «Дом У водопада». Но мне кажется более точным (по смыслу) перевод «Дом С водопадом». Ведь Райт построил не здание рядом с водопадом. Он сделал фрагмент естественной среды неразрывной частью архитектуры. Невозможно представить этот дом без водопада. Это был бы другой дом. А без дома был бы другой фрагмент среды.

Человек с древних времен изымал из среды некоторые ее части, делая каменоломни, вырубая целые фрагменты леса и превращая изъятое в элементы архитектуры – колонны, балки, стены и пр. В отличие от этого Райт ничего у природы не изъял. Он создал нечто, что можно назвать подлинным единением архитектуры и природы. А вода в данном случае не совсем неживая, поскольку находится в постоянном и вечном движении. Произведение Райта – подлинная архитектурная мутация, заслуживающая дальнейшего творческого развития.

Но эта вилла – случай особый. Уникальный фрагмент природной среды. Уникальный архитектор. А как сказал однажды о себе и себе подобных Юрий Любимов «в нашем деле нет ни наследников, ни преемников». И всё же хотелось бы иметь какие-то более общие архитектурные подсказки, помогающие использовать их в самых разных ситуациях и, главное, различными архитекторами. Мне кажется, что такой подсказкой мог бы стать тезис «В интересах не человека, а природы». А это означает, что хотя в интересах человека, но только как частички этой природы.

Интересы человека можно узнать «спрашивая» человека (не обязательно в буквальном смысле этого слова). Но как «спросить» природу? Эта проблема еще ждет своих исследователей. С определенными оговорками можно трактовать как ответы природы ее действия в ситуациях с заброшенными человеком архитектурными и дизайнерскими объектами, где человек перестает мешать действиям природы.

Вот, например, старое, явно давно заброшенное фортепьяно в Калифорнии, США. Получив полную волю природа попросту проросла сквозь творение человека, когда оно оказалось на его пути (Рис. 11–05). А может расти как бы не обращая внимания на целое архитектурное сооружение.

Скорей всего архитектор М. Мийяваки был знаком с подобными экзотическими достопримечательностями, когда проектировал виллу в конце 1970-х годов. Выделенный под строительство участок оказался совсем крохотным и не очень удобным – на довольно крутом склоне. К тому же на нем росли 5 бамбуковых деревьев. Даже не совсем деревьев, а правильнее сказать деревцев. И тем не менее архитектор так спроектировал архитектуру здания, что все деревца остались неприкосновенными (Рис. 11–06).

Совершенно иной подход я наблюдал сам в Москве, когда в Марьиной Роще стали строить большой многофункциональный комплекс на озелененном участке, где в 19 веке размещалось кладбище. (Еще даже остались несколько старых каменных надгробий, которые после строительства бесследно исчезли). И пока шло строительство рядом красовался большой щит с надписью: «Для нужд строительства было уничтожено 56 деревьев, но зато мы посадим в Лианозово 150 деревьев». Судя по всему, сочинитель этого шедевра так и не понял всю его абсурдность. А ведь это равносильно тому, чтобы отнять у одних людей 56 тысяч рублей, но зато каких-то других «осчастливить» на целых 150 тысяч. Но еще важнее другое. Разве рождение 150 младенцев компенсирует убийство 56 взрослых людей? А ведь срубленным деревьям было 50, 60, а то и больше лет. И когда через много десятилетий посаженные "компенсирующие"деревца станут такими, как загубленные, построенные на их месте здания могут вполне признать морально устаревшими и снести ради более «современных». Круг замкнется и все повторится. И как вообще можно в подобной ситуации говорить о какой-то «компенсации»?

Но не все архитекторы исповедуют подобный «компенсационный» метод. Так, в конце 1990-х годов по проекту французских архитекторов Лакатона и Вассаля был построен односемейный дом в Cap-Ferret[11-2]. Участок оказался чрезвычайно трудным для строительства. Это дюны, малейшее воздействие на них при строительстве способно привести к серьезным природным нарушениям, в частности, к подвижке земли. Чтобы это не произошло, решено было дом сделать как бы парящим над землей на 12 сваях. А пять сосен буквально растут сквозь здание. (Рис. 11–07).

Были даже сделаны специальные устройства, позволяющие этим соснам свободно раскачиваться при ветре. А подход к дому осуществляется по довольно длинному настилу, своеобразной парящей тропе, опять же ради минимального контакта человека с поверхностью дюны.

Идея «прорастания» деревьев сквозь архитектурное сооружение получила продолжение. В самом конце 20 века в Токио появился трехэтажный жилой дом на 11 квартир, спроектированный архитектором Ш. Баном (Рис. 11–08).

На участке строительства росло 27 больших деревьев. И все они были сохранены. Для этого в здании были предусмотрены специальные просветы, пронизывающие сооружение на всю высоту. Благодаря этому не только остались нетронутыми все деревья, но и архитектура здания приобрела оригинальные черты[11-3]. Это наглядный пример равноправного (и тем самым разумного) сосуществования архитектуры и природы.

Природа не просто покрывает собой архитектурные поверхности. Она начинает постепенно разрушать сооружение, превращая его в руины. Судя по всему у неё существует в этом потребность (Рис. 11–09)

И уловив эти потребности природы архитекторы создают довольно парадоксальный пример умышленного неравноправия во взаимодействии архитектуры и природы, причем в пользу главенства природы. В США был построен торговый центр с весьма нестандартной архитектурой (Рис. 11–10).

Один из фасадов здания похож на руины, которые получаются, когда здание оказывается заброшенным, и природа начинает разрушать сооружение, возвращая себе пространства, ранее отнятые у нее архитектурой. Создается впечатление, что архитекторы этими псевдоруинами как бы обращаются к природе с просьбой о прощении: «Дорогая природа! Мы столько лет уродовали тебя. И теперь мы возвращаем тебе несправедливо отнятое»[11-4]. Это не просто проявление бережного отношения к природе, а переход на другой уровень архитектуры, по сути философский.

Размышления над обликом заброшенных архитектурных объектов наводят и на