Скрипнула дверь, из-за нее выглянула женщина. Подождав секунду, подошла к машине. Пожилая, наполовину белая, наполовину индеанка, с длинными седыми волосами и лицом законченной алкоголички. Хосе завел с ней почти непонятный Сергею разговор, затем сказал подмастерью: «пошли».

Лихоманов двинулся следом за Норьегой. Сергей думал, что они войдут в дом, но вместо этого их провели на задний двор. Там на запущенном и порядком заросшем участке стоял довольно большой гараж, а возле гаража сидел и курил сигару мужчина лет тридцати, почти белый, с незначительной примесью негритянской крови. Одежда его была довольно грязна и поношена, вместо сомбреро на голове красовалась когда-то белая панама. На лице его было печальное выражение. Похоже, он тоже неплохо знал Хосе. Мужчины поздоровались и заговорили на том же самом сленге, которого Лихоманов не знал. Но ясно, что речь шла о том, что новый подмастерье Норьеги хотел бы посмотреть, над чем работает мастер Хоакин.

Мастер Хоакин был не в восторге от подобной просьбы, но спустя десяток минут переговоров, сопровождаемых энергичной жестикуляцией, вошел в гараж, запустил бензиновый генератор и зажег свет. Потом пригласил гостей войти, а сам вышел.

До такой степени «убитого» авто здесь Сергею еще не приходилось видеть. Он даже не понял, что это за машина — модель была ему незнакома. Автомобиль был не самым «крутым», даже в прежние годы. Кузов — двухдверный седан, если даже не сказать — купе, без малейшего намека на «плавники». Изначально, видимо, зеленого цвета, он был ободранным, побитым и ржавым; лобовое стекло — панорамное, по моде пятидесятых — покрылось сетью трещин. Раздельная решетка радиатора помялась, не иначе, от давнего столкновения, в котором серьезно пострадали фары, да и вся передняя часть. Смятый капот, спущенные колеса… Словом, металлолом. Утиль — даже для Кубы.

— Эта машина еще поедет, — сказал Норьега.

— Не может быть, — произнес Сергей. — Хотя, если мотор…

— Можешь открыть капот, — сказал Норьега.

Лихоманов поднял заскрежетавшую крышку и посмотрел на смятый радиатор, расколотый трамблер, и — самое главное — двигатель без блока головок. Ржавчина покрыла когда-то зеркальное покрытие внутренних поверхностей цилиндров, из клапанных гнезд торчали грязные пружины. Кошмарное зрелище для механика, словом.

— Да здесь нужна замена двигателя, — уверенно произнес Сергей. — Это что за машина?

— «Крайслер-300» пятьдесят шестого года. Недавно приобрели у детей покойного Саммерли — старого гринго, оставшегося жить на Кубе. Через неделю на этой машине будет ездить сын комиссара милиции.

— Не может быть, — снова сказал Сергей.

— Хоакин согласился рискнуть. Я бы не стал.

— Почему?

— Ты не забыл о последней заповеди механика? Так вот, Хоакин умеет подчинять себе то, о чем не принято говорить вслух. Может быть, даже, он лучший механик, чем я.

— Но вы это тоже пытались делать?

— Да. И вот что я скажу тебе, muchacho. Сын комиссара милиции сможет потом спокойно ездить, не опасаясь, что с ним случится беда. Хоакин это в состоянии обеспечить. Но если бы за эту машину взялся я, то за безопасность ее владельца нельзя было бы дать и окурка сигары. Понимаешь?

Сергей молча посмотрел на входящего в гараж Хоакина. На лице того была даже не печаль, а прямо-таки мировая скорбь. Черт, подумал Лихоманов, неужели он ошибся? Может, надо было сразу искать этого человека и напрашиваться в ученики именно к нему, а вовсе не к Хосе?

— Пойдем, — сказал Норьега Лихоманову. — Сюда мы еще вернемся.

Они вышли на улицу и сели в «Фольксваген». Несмотря на то, что в этих трущобах у Норьеги были знакомства, кто-то все же стащил «дворники». Хосе помянул «cucarachas» и «gusanos». [3]

— Ты, кстати, зря об этом подумал, — произнес потом вдруг Норьега, заводя двигатель.

— О чем?

— О том, что было бы хорошей идеей обучаться у Хоакина.

Сергей промолчал, опешив.

— Так вот, это плохая идея. Посмотри, как он живет. Может быть, он и умеет восстанавливать мертвые машины, но сам он уже почти мертвец. Ему ничто не в радость — ни деньги, ни ром, ни женщины. И с каждым месяцем все хуже. Он плохо понимает все, что не касается ремонта машин, и если бы ему не помогала Мартина, он зарос бы грязью и умер от голода, копаясь в двигателях. Для нашего общества — он изгой. И если кто узнает, что я побывал здесь и возил тебя сюда, мне придется ответить на несколько очень неприятных вопросов. Тебе ясно?

— Ясно. А почему мы должны сюда возвращаться?

— Через пять дней ты это сам увидишь.

…Именно так сказал тогда Норьега. Возможно, зря он меня возил к этому искуснику-забулдыге, — подумал Сергей. И, возможно, зря я настаивал, чтобы мне открыли все кубинские секреты восстановления и переделки автомобилей. Ведь я сам начал чувствовать, что с каждой машиной, отремонтированной или легализованной с применением особых методов, я словно бы терял часть самого себя. И пить я тогда начал здорово, с Гришей Кебичем на пару… Гриша. Уж не переделанные ли мной машины высосали из меня тогда интерес к фантастике? И испанский язык заодно? Ведь когда-то с листа умел читать, да и болтал без особых проблем там, на Кубе. А сейчас кроме «buenas noches» [4] что могу вспомнить? Куда что ушло? Ничего не понимаю… Хорошо, хоть вовремя прекратил подобные техники на грани фантастики.

Лихоманов встал из-за стола в своем офисе и подошел к двухкамерному сейфу. Нижней камерой он практически не пользовался, да и совсем не хотел туда даже заглядывать. Он действительно боялся. Боялся еще хоть раз применить привезенные с Кубы вещи вместе с навсегда врезавшимися в память словами и действиями. Но выбросить их тоже было страшно. И забыть то, что когда-то делал Хоакин, невозможно. Тем более что и сам Сергей повторял этот урок не раз и не два. Но только с машинами. «Никогда не пытайся увидеть в машине человека», немного двусмысленно говорил колдун Хуан. «Никогда не пытайся увидеть в человеке машину». А вот так сказал Хоакин, по незнанию или из легкомыслия захотевший стать лучшим автомехаником на Кубе, но ставший в итоге отверженным. Все равно что проклятым.

* * *

Я повернул ствол оружия в сторону Грача и нажал спуск. Мужчина с удивлением посмотрел на меня, когда раздался сухой щелчок осечки.

— Ну ты и баран, — с неповторимой интонацией произнесло это чудовище.

Девушка продолжала визжать.

— Прекратите, — бросил Грач своим помощникам, не поворачиваясь в их сторону. Тело девушки с грохотом упало на алюминиевый стол. Визг перешел в сдавленные рыдания.

Я еще раз нажал спуск. Результат был прежним. Ну, теперь все, — пронеслось в мозгу. — Сейчас они действительно покрошат меня на салат.