— Я вовсе не хочу хвастаться моей дочерью. Сколько уже ей предложений поступало, аж глаза разбегаются…

— Еще бы, чья дочь-то? — Ким усмехнулся. — Любой мечтает стать зятем Джон Гукджу!

У аптекаря пропало всякое желание пить дальше. У него заболела голова от пустых разговоров раздухарившегося Джон Гукджу. Не зря старик Джунгу презирал Джон Гукджу. Неприятная история, произошедшая с Ёнбин и Хонсопом, представляла Джон Гукджу аптекарю в весьма неприличном свете.

Джон Гукджу стал терять терпение и поспешил завершить разговор:

— Этой весной мой сын и твоя дочь оба оканчивают учебу в Сеуле. Осенью и сыграем свадьбу…

Ким прекрасно знал об этом, но почему-то на душе у него было неспокойно…

Когда солнце стало скрываться за холмом западных ворот, опьяневший Джон Гукджу встал из-за стола. Аптекарь был трезв. Он проводил еле стоявшего на ногах гостя до ворот и так резко отвернулся от него, что полы его пальто взметнулись в воздух. Из-за старого вяза Ким помахал на прощание своей белой рукой и сразу же прошел в свою комнату.

Все новогодние праздники и праздник первого полнолуния[41] Ёнбин провела вместе с семьей. Незадолго до своего отъезда в Сеул она вышла из дому и направилась к восточным воротам, чтобы встретиться с Тэюном. Одетая в черное пальто дурумаги и черные туфли Ёнбин выглядела стройной и элегантной. По пути она зашла на почту, чтобы отправить письмо, и там увидела женщину с высоко заплетенными вокруг головы волосами:

— Сунджа!

— Ёнбин! — оглянулась на зов женщина и радостно поприветствовала ее: — письмо пришла отправить?

— Да. А ты?

— А я здесь из-за Сунхо. Отец устроил ему нагоняй, а он взял и уехал, даже вещи свои не взял. Вот я и пришла отправить ему в посылке кое-какую одежду.

Сунхо, младший брат Сунджи, учился в средней школе в Пусане.

— Как долго мы с тобой не виделись! У тебя все в порядке? — осторожно спросила Ёнбин, следя за выражением лица подруги.

Сунджа улыбалась, но глаза выдавали тревогу и страх.

— Ты же заканчиваешь учебу в этом году? — не ответила она.

— Ага.

— Вот здорово!

— Да, большое облегчение.

— Говорят, что ты после окончания учебы сразу замуж выходишь?

— Да как тебе сказать…

Девушки вместе вышли с почты.

В этот день на улице был открыт рынок, и всё вокруг находилось в беспорядочном движении. Ёнбин крепко взяла подругу за руку и стала пробираться сквозь толпу, но Сунджа, словно испугавшись чего-то, ослабила руку.

— Сунджа! — мягко позвала ее Ёнбин, затем молча отпустила ее руку и сдержала себя, чтобы ничем не обидеть подругу.

— Ты же куда-то собиралась? — не отрывая глаз от кончиков своих ботинок, спросила Сунджа.

— К дяде домой…

Сунджа как-то криво повела плечом:

— А мне… мне домой надо, — она тяжело вздохнула, подняла глаза и хотела заставить себя улыбнуться, но в этот момент чуть не расплакалась.

Ёнбин не смогла долго без сострадания смотреть на подругу:

— Ну, тогда пока. — Она быстро развернулась и пошла прочь.

«Бедная Сунджа. Что с тобой сделал Тэюн?» — подумала про себя Ёнбин, направляясь к дому старика Джунгу, который жил недалеко от восточных ворот.

— Ой-ой-ой! Какая честь! Сама праведница собственной персоной удостоила посетить нас! — стал дразнить Тэюн, завидев Ёнбин.

— Опять за свое… А тетя где?

— На рынке.

— Ах, да, сегодня же рынок приехал. А дядя? Работает?

— Угу.

— Чтоб ему не надоедать, я потом с ним поздороваюсь, — Ёнбин вошла в комнату.

— Когда бы я ни заходил к тебе домой, ты вечно в церкви. Ты что, каждый день туда ходишь? — слегка упрекнул ее Тэюн.

Ёнбин только улыбнулась.

— Надо же, какая благочестивость! — продолжал он в том же тоне.

— Как ты осунулся! Видимо, забот у тебя хоть отбавляй, — скорее поменяла тему разговора Ёнбин.

— Да это я подстригся так, — глянув на себя в зеркало, сказал Тэюн.

— Что? На свидание собрался?

— Свидание или нет, для этого только подстригаются, что ли?

Ну да…

— Не твое это дело.

— А что гелем не помазал?

— Не люблю гели в парикмахерских.

— Весь в отца: такой же привередливый.

— А что, стрижка тоже делает привередливым?

— Еще бы! Не люблю таких мужчин. Я предпочитаю благородных и великодушных.

— Ха! Это ты мне проповедуешь? — спросил Тэюн.

— Опять ты за свое!

— Отец вовсе не такой уж и привередливый. Просто у него изысканный вкус, что не мешает ему быть прямым и мужественным.

— Это значит, что и ты такой же, как твой отец?

— А что, нельзя? Ха-ха-ха!

— Ну-ну, отсюда и правила жизни — рациональность, трезвость мысли.

— Конечно, надо быть рациональным и иметь холодную голову. В наше время нельзя быть сорвиголовой. Прошли времена, когда можно было геройствовать, стреляя из лука. И куда только сейчас все герои подевались?

— Хо-хо-хо. Ну, это ты слишком!

— Ну да ладно… А что, Хонсоп не приехал из Сеула?

— Говорил, что приедет, а не приехал.

— Ёнбин?

— Что?

— Скажи честно, тебе нравится Хонсоп?

— Нравится.

— Как-то странно все это.

— Что именно?

— Такая сильная женщина, как ты, увлечена таким слабым мужчиной, как Хонсоп.

— Хонсоп не слабый.

— Любовь ослепляет. Говорят же: любовь зла, полюбишь и козла. И хромой кажется танцующим кавалером.

— Ах, вот ты какой.

Тэюн язвительно рассмеялся:

— В твоем случае другая проблема. Это проблема внутри самого человека. От Хонсопа слишком несет…

— Чем?

— Верующим фанатиком. В тебе это незаметно, а вот в нем…

— Потому что я твоя сестра.

Не отвечая на это, Тэюн продолжал:

— Маска скрывает истинное лицо. Без маски же можно быть самим собой. Это касается и верующих.

— Это тебе только кажется. Хонсоп искренне верует.