— Ах, ты, сукин сын! — услышав такие слова, Гиду, до этого смотревший на море, вскипел от злости. Тут же сорвался с места и, подбежав, с размаха влепил пощечину Киму. — Да как ты смеешь?!

— Ах, так?! Что я такого сказал? — схватившись за щеку, взревел Ким.

— Что?! Не дошло еще?! Низкий ты человек! — Гиду врезал ему вторую пощечину.

— Да что вы?! Оставьте вы его! Несет всякую чушь! — несколько моряков вступились за Кима и отвели Гиду в сторону.

С самого утра Гиду был раздражен и зол на всех.

— Все, кто не хочет работать, убирайтесь! И без вас рабочая сила найдется! От застоя тут плесень не разведется! — взревел Гиду и, взбивая песок сапогами, стремительно удалился.

— Черт! Срывает на нас свой гнев за то, что упустил дочь аптекаря. Мы-то в чем виноваты? — не умолкал Ким. — Да как он посмел? Такой молодой, всего-то пять лет ест морской рис, а уже возомнил, что может рисковать нашими жизнями! Мы еще посмотрим, сколько ты сможешь сожрать задаром у аптекаря, сукин сын! — сплюнул он.

— Заткнись, ты! Не видишь, человеку тошно, что жениться не смог. Ох, и много бед ждет Ённан, которая выходит замуж в такой штормовой день! — оттолкнув Кима, прошел мимо старик Ём.

Удаляясь, он затянул песню:

Неожиданно прервав песню, старик Ём закричал вслед обиженному Киму:

— Эй, да погоди ж ты! Давай выпьем вместе! В такую погоду кому весело одному пить?

— Что огонь пуще раздуваешь-то? — грубо ответил Ким.

— Как бы не так! Солнце на западе встанет, если этот сукин сын хоть раз купит нам водки! Век не дождешься! — вторил ему рябой рыбак, обмотав голову полотенцем.

— Я с ним еще посчитаюсь, — снова завелся Ким.

Ветер завывал все сильнее. Песчаная пыль вертелась в воздухе, осыпая головы моряков.

— Песчаная буря! Морскую видел, а вот песчаную впервые!

Рыбаки, сбившись в одну кучу и протирая глаза, прибавили шагу. Их ватные, крупно прошитые вручную штаны и длинные, как полупальто, кофты чогори, подвязанные веревкой, напоминали костюм дзюдоиста. От прилипшей к изношенной одежде грязи моряки были похожи на бездомных нищих.

— Держу пари, сегодня наша хижина разлетится на все четыре стороны!

— Еще немного — и нам придется встречать Новый год на улице.

— Ой-гу, и не говори!

Моряки, шутя и подпихивая друг друга, весело продвигались к бараку, где они отдыхали. Вдруг в одном из порывов ветра послышался пронзительный женский визг. Это старик Ём женским голосом затянул тоскливую песню:

Старик Ём оборвал свою песню и усмехнулся на одну сторону.

— Ха! Ну и шуточки! — бросил кто-то из толпы.

Моряки гурьбой ввалились в барак и дружно уселись вокруг стола. Развели костер и поставили варить ужин. Из кастрюли, в которой варилась уха из камбалы, исходил запах, разжигавший аппетит. Незаметно спустилась ночь и накрыла их непроглядным мраком. За стенами беззащитного рыбацкого барака неистово бушевали ветер и море, так что порою казалось, что снаружи ревели гигантские монстры и рвались вовнутрь барака.

Гиду вместо ужина выпил пару стаканов рисовой браги макколи и теперь лежал с папиросой в руках, размышляя об Ённан, которая сегодня вышла замуж:

— Сука! Лучше б я убил тебя! — желание убить Ённан не покидало Гиду с тех пор, как он узнал о ее связи с Хандолем.

На самом же деле, пока аптекарь Ким не спросил, хотел бы он взять Ённан в жены, молодой моряк не мог допустить и мысли о том, чтобы жениться на ней, ведь он был ей не ровня. Но, получив заманчивое предложение от аптекаря, Гиду тайно торжествовал и уже строил планы на будущее.

— Ты еще заплатишь за свою красоту! — вскочил Гиду и, смяв сигарету, бросил ее. Нои этого ему было мало, чтобы излить свой гнев. Из-за мужского честолюбия Гиду не сказал аптекарю и слова, что, несмотря на скандал с Хандолем, он мог бы жениться на Ённан. В то же время он был обижен на аптекаря за то, что тот поступил с ним весьма несправедливо, не сообщив о своем решении выдать Ённан за другого.

— Понятно, что отцу уже больше ничего не оставалось. А я‑то что молчал? Я, значит, сам виноват? — сожалел Гиду. Только после свадьбы Ённан он стал постепенно осознавать свое положение.

— Капитан! Скорее сюда! Опять дерутся! — К Гиду прибежал запыхавшийся мальчик-слуга.

— Ну и пусть! Что мне до них! Пусть перебьют друг друга! — грубо бросил Гиду, снова затягиваясь сигаретой.

— Так они ж горящими головешками дерутся-то! — раздувая ноздри, не унимался веснушчатый мальчик-слуга.

— Не хватит головешек, дай им весла! — выпустив дым из носа и не меняя позы, сказал Гиду.

— Некому остановить! Они ж друг друга прибьют!

— Да что за черти там схватились-то?

— Рябой и Ким! Они играли в карты, а рябой сжульничал. Вот и завязалась драка.

— Вот и черт с ним, — медленно встав, сказал Гиду и, расправив свои широкие плечи, вышел.

Во дворе два моряка наотмашь бутузили друг друга. Подойдя к дерущимся и особо не разбираясь, кто виноват, Гиду дал Киму сильнейшего пинка под зад, а рябого ударил кулаком в лицо. Одним махом повалил их на землю, но этим дело не закончилось. Гиду разъярился так, что уже не мог остановиться и продолжал жестоко избивать рыбаков. Он не только изливал свою ярость, но и разряжал на них свое раздражение и кипящую злость за свои неудачи.

— Ты, сукин сын! Да чтоб тебе…

Рябой с разбитым в кровь глазом извивался под ударами на земле.

— Сукин ты сын! Мне ли не знать тебя?! Все знаю! Да тебе только гнить за решеткой! Будь ты проклят, вор несчастный! — утирая рукой окровавленный нос, выругался Ким в сторону рябого.

Гиду же в бешенстве, схватив песок, бросил его в лица распластанных на земле рябого и Кима:

— Щенки! Заткнитесь! — крикнул Гиду в сторону стонущих моряков, затем развернулся к толпе зевак и в приступе гнева заорал на них: — Что рты разинули?! Не видали драк, что ли?!

— А что есть еще интереснее драки? — выкрикнул из толпы какой-то пьянчужка, еле стоявший на ногах.

— А кто мне заплатит? — протиснулась сквозь толпу женщина, продававшая выпивку.

Этим все и закончилось.