Говорят, что там, впереди, поселился злой дух Курупири. Что он пожрет людей, рискнувших двинуться дальше.

Какие глупости! – возмутились натуралисты. Какая дикость! На что бразильцы пожали плечами: ну, мы же говорили, что они язычники. Хотя… язычники язычниками, но доля правды в их словах, возможно, есть.

Это вызвало скептические улыбки исследователей. Суеверия, предрассудки, наука, освобожденный разум, прогресс… – ученая сухопарая речь надменно защелкала под непроницаемым древесным сводом джунглей. Но на тупоумных дикарей это, конечно, не произвело никакого впечатления. Бродяги кое-как перевели тевтонские премудрости на португальский – нет, ни фига, не помогает. Не пойдем дальше, и все тут.

И здесь выступил вперед юный исследователь, вчерашний студиозус из Йены Фриц Вагнер, настолько пылкий энтузиаст науки и прогресса, что от его энтузиазма шарахались даже самые отпетые нигилисты. Всегда восторженный и вдохновленный, в очках, шатко сидящих на длинном тонком носу, Фриц служил будущему счастью человечества с такой святой простотой, что, казалось, чуть только зазевайся, упусти Фрица из виду – и от этого самого человечества не останется даже воспоминаний.

Итак, поправляя худой рукой спадающие очки, позитивист шагнул вперед и заговорил. Говорил долго, мудрено, скрипуче, подслеповатые глазки сияли. Лоснящийся от пота, сильно облысевший купол яйцевидного черепа возносился к небесам… Несмотря на молодость и пылкость, Фриц Вагнер выглядел стариком – судьба смотрела на энтузиаста внимательно и безошибочно.

«Нам очень важно, просто необходимо опровергнуть невежество этих несчастных дикарей, – говорил он. – И я возьмусь сделать это! Я отправлюсь сам туда, куда они боятся идти, и докажу им, что все их страхи – одно лишь суеверие. Я сделаю это во имя науки, разума и общечеловеческого блага».

Выступление Фрица было встречено без особого восторга. Честно говоря, ученые уже успели намаяться с ним, то поднимая его из грязи, то вытаскивая из оврагов, то разыскивая очки, – и теперь в душе костерили нелегкую, подстрекнувшую их взять прогрессиста с собой, а тут еще такой порыв! Что делать?

Ситуацию разрешил магистр, тоже молодой, но, в отличие от Вагнера, немногословный и несколько замкнутый Курт Эйсмар, баварец. Он сказал, что отправится вместе с Фрицем. Почему бы и нет? Пусть оставшиеся члены экспедиции встанут лагерем, отдохнут пару деньков; кстати, давно уже пора. А они вдвоем сходят на разведку и вернутся.

После недолгих дебатов предложение было принято, и, взяв необходимое, разведчики двинулись берегом по течению реки: первым ровно шел приземистый чернобородый Эйсмар, за ним, спотыкаясь и взмахивая руками, тащился долговязый Фриц.

Оставшиеся действительно отдохнули, привели в порядок истрепавшееся снаряжение, выспались вволю. Стали ждать ушедших камрадов. Прошли сутки, двое. Затем перевалило и за третьи. А искателей все не было.

Ученые забеспокоились. Бразильцам на ушедших было наплевать, они, страшно сквернословя и богохульствуя, поминая каждую минуту «врата преисподней», играли в карты на деньги, ругались, хватались за ножи и револьверы. Индейцы сидели поодаль безмолвной, неподвижной кучкой, изредка перекидывались друг с другом своими непонятными словами.

Так пришла ночь. Лагерь уснул, остался бодрствовать один часовой, по имени Аугусто, – такой был установлен в экспедиции порядок.

И вот, самой глухой ночью спящие вздрогнули и проснулись от страшного вопля и выстрела. Что случилось?! – повыскакивали из палаток.

Случилось то, что вернулся Эйсмар. Один? Один. А где Вагнер?

Эйсмар при свете факелов выглядел жутко: глаза воспаленные, волосы и борода растрепаны. Взгляд его был дик.

Так где же Вагнер?!

«Пропал, – молвил вернувшийся. – Неведомое поглотило его».

После этих слов как бы помрачение сошло на всех. Что говорили, что кричали – не стоит даже повторять, все полный вздор. Прошло минут десять, прежде чем все более или менее пришли в себя…

В конце концов выяснилось следующее.

В первый день пути разведчики с грехом пополам одолели миль семь: могли бы больше, если б не Фриц, он и так в экспедиции служил тормозом, а тут и подавно. Тем не менее все было нормально: когда начало темнеть, они разбили мини-лагерь, развели костер и поужинали, сидя под роскошными звездами тропиков. При этом беседовали… Вот тут-то у Эйсмара и возникли первые подозрения.

Фриц Вагнер вообще поговорить любил, но в пределах одной темы: сила разума, прогресс… et cetera. А сейчас он вдруг понес несусветную околесицу: о звездах, о волшебном лунном свете, о том, как странно он действует на этот мир, как бродят в полнолуние таинственные тени, встают из могил мертвецы… Поток речей был так неожидан, что даже невозмутимый Курт обалдел – сидел и слушал, не очень понимая, что бы это все значило. А Фриц, поговорив о подобных странностях, вроде успокоился, примолк, только линзы его очков отблескивали в пламени костра.

Установили палатку, стали укладываться спать. Решили делать это по очереди: один спит, другой бодрствует и поддерживает костер – лучшее средство против незваных гостей из джунглей и с реки. Первым вызвался отдыхать Эйсмар, так как знал, что вторая половина ночи более трудная.

Однако спать ему пришлось недолго. Походная жизнь приучила дремать чутко, что он и делал подсознательно. И он очнулся от непонятных криков и шума, доносившихся снаружи. Крики были явно Фрицевы.

Курт схватил револьвер – шестизарядный австрийский «Гассер» – и выскочил из палатки. И обомлел вторично за вечер.

Да было от чего! Такого он не видывал никогда.

Фриц Вагнер, вне себя, с остатками волос, стоящими дыбом, метался вокруг костра Выкрикивал чудовищные богохульства хриплым, каким-то не своим голосом, слюна изо рта хлопьями летела во все стороны. Тощей рукой натуралист намертво сжимал корявый сук, коим неистово бил по кострищу – искры, дым, зола бедовым фейерверком взлетали ввысь.

На отчаянные окрики Эйсмара Фриц отреагировал, но как-то странно: не переставая скакать и колотить костер, он заголосил о грядущем испытании, о силах зла, о том, что они близки, совсем рядом – люди, бойтесь, бойтесь их!..

Тщетно Курт умолял обезумевшего человека успокоиться – в того словно бес вселился. Вагнер вдруг бешено накинулся на деревья, стал хлестать своей дубиной по ветвям, лианам – листья клочьями полетели вокруг.

Завершилось это побоище и вовсе плохо: Фриц внезапно выронил дубину, схватился за горло, захрипел страшным голосом: «Проклятье!..» и повалился навзничь, чуть ли не в костер.

Эйсмар сунул револьвер в кобуру и бросился на помощь, оттащил несчастного от костра к палатке. Тот был жив, но без сознания, едва дышал. Курт попытался привести его в чувство – бесполезно.

Понятно, что остаток ночи Эйсмар не сомкнул глаз. После припадка (а Курт не сомневался, что был нервный припадок на почве физического переутомления), Фриц тяжело дышал, стонал, бредил: из его груди изредка вырывались невнятные слова. Когда же рассвело, он неожиданно пришел в себя.