Подбежали к Волге, сели на кошму и уплыли, а есаулово тело тут на берегу бросили, и три месяца его земля не брала, ни зверь не трогал, ни птица. Вот раз кто-то из прихожих мужиков подошел да и говорит:

– Собаке, – говорит, – собачья и смерть!

Как только эти слова сказал, мертвый есаул вскочил на ноги и убежал бог весть куда.

Стенька начальству раз сам дался, руки протянул, и заковали его в железо. После положили и начали пытать: и иголками кололи, и кошками били, – ничего не берет. Стенька знай себе только хохочет. Вот выискался один знающий человек и говорит:

– Да вы чего бьете-то? Ведь вы не Стеньку бьете, и не он у вас в кандалах, а чурбан. Он вам глаза отвел да и хохочет.

Сказал этот человек такое слово: глядит начальство, а и в самом деле не Стенька лежит, а чурбан. Ну, после Стенька уже не мог вырваться; положили его при том человеке, стали бить – пробрали. А то бы он вовсе глаза отвел.

Стенька прежде был умоленный, а теперь его двенадцать раз в год проклинают. Он одних церквей двенадцать штук построил, а потом, значит, своих стал обижать, – за это его и прокляли.

В Орловском кусте обитала атаманша Марина-безбожница, а в Чукалах – Стенька Разин. Местности эти в то время были покрыты непроходимым лесом. Марина со Стенькой вели знакомство, и вот, когда Марина вздумает со Стенькой повидаться, то кинет в стан к нему, верст за шесть, косырь, а он ей отвечает: иду-де, и кинет к ней топор. Марина эта была у него первой наложницей, а прочих – до пятисот, и триста жен.

И не могли Стеньку поймать. Поймают, посадят в острог, а он попросит в ковшичке водицы испить, начертит угольком лодку, выльет воду – и поминай как звали! Однако товарищей его всех переловили и разогнали, а он сам ушел и спрятался на берегу между Окой и Волгой, и до сих пор там живет: весь оброс мхом. Не умирает же он оттого, что его мать-земля не принимает.

И оставил этот разбойник клад, под корнями шести берез зарыл его. А узнали про это вот как: сидел один мужичок в остроге вместе с товарищем разбойника. Вот тот и говорил ему:

– Послушай, брат, в таком-то месте лежит клад, мы зарыли его под корнями шести берез, рой его в такое-то время.

Стало быть, уж он не чаял, что его выпустят на белый свет, а может быть, раскаялся и дал зарок.

Вышел этот мужик из острога, пошел на указанное место, а березы уж срубили и корней не видать; рассказал он про это всему селу: поделали щупы, однако клада не нашли; а клад-то, говорят, все золото да серебро, целые бочки.

В Царицынском уезде, недалеко от Песковатки, курган небольшой стоит. В нем, говорит народ, положен заколдованный клад – целое судно, полное серебра и золота. Стенька в полую воду завел его на это место. Когда вода сбыла, – обсохло судно, он курган над ним и наметал, а для приметы наверху яблоневую палку посадил. Не простой человек посадил ее: стала палка расти. Выросла палка в большое дерево, и яблоки с него были, сказывают, только бессеменные. Все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно, – клад не простой был положен, из-за кургана каждый раз кто-то выскакивал страшный-престрашный. Нечистые стерегли Стенькино добро.

Есть еще на Волге Настина гора. Не клад в ней схоронен, а Стенькина полюбовница; сам он в одно время жил здесь, и Настасья при нем жила. Берег атаман Настасью пуще глаза, да не уберег от смерти. Умерла девка. Зарыл ее Стенька на бугре и закручинился: не знает, чем место заметить, чем помянуть. А с бугра все видно: и обозы, и степи, и суда на реке. Вот видит Стенька: едут три воза со стеклами.

– Стой! Опрастывай! Тащи наверх!

В степи взять больше было нечего; на Волге, как на грех, тоже не видать ничего, – высыпал на бугор кучу битого стекла, тем место и заметил, а возчикам на память отвалил не одну меру серебра да по разным дорогам их отпустил. Вот какой был Стенька! Битого стекла и сейчас там много находят.

На Дону у Стеньки камень был, а на Волге – бугор. Атаман на кошме своей то и дело перелетал с Волги на Дон, с Дона на Волгу.

По правому берегу последней реки показывают много Стенькиных бугров. Чуть покруче – глядишь, и его. Народ сам забыл, где настоящий бугор Стеньки Разина, и крестит его именем то один, то другой.

– Тут Стенька станом стоял, – говорят, – вот здесь шапку оставил.

Так и зовут это место: Стенькина шапка. На том бугре он стольничал, там клад положил и заклял.

У всех этих бугров есть общие сходные черты: все они одной крутой стеной обрываются в Волгу, а от соседних возвышенностей отделяются глубокими ущельями. Недалеко от деревни Банновки, между селом Золотым (Саратовской губ.) и устьем Большого Еруслана, обрыв на Волге носит название бугра Стеньки Разина. Народ показывает в бугре яму, где была у Стеньки своя канцелярия.

– Костей в ней много находят, – добавляют рассказчики.

По преданию, Стенька долго жил на этом бугре, жилье у него было богатое: все дорогим бархатом обито, а на самом шихане кресло стояло с насечкой из кости слоновой; с него он суда высматривал и расправу чинил. Только платком, бывало, махнет, – судно сейчас, что надо и высылает. Большой клад в бугре зарыт, только взять его до сих пор никто не может, а один человек, не так давно, пропал через него. Вот как дело было.

Заночевало у Стенькина бугра судно. Один бурлак стал у товарищей спрашивать, согласен ли кто с ним идти на бугор посмотреть, что там есть. Сыскался охотник, пошел. А бурлак-то был из дошлых, хотелось ему клад добыть. Вышел с товарищем на берег да и говорит ему:

– Молчи знай, что бы тебе ни померещилось.

Ну ладно. Влезли на самую вершину, видят: яма не яма, а словно погреб какой, с дверью. Спустились туда, – в землянку попали. В переднем углу пред иконой лампадка горит, и так хорошо устлана землянка, что не вышел бы из нее. Посередине гроб стоит; на гробу три железных обруча, а рядом молоток большой лежит да пучок прутьев железных. А по стенам чего только нет: и бочки с серебром, и бочки с золотом; камней разных, золота, посуды сколько!.. И все как жар горит.

Помолились бурлаки иконе, и дока поднял молот и сбил обручи с гроба долой. Крышка у гроба отскочила, вышла девушка-раскрасавица и спрашивает:

– Чего вам, молодцы, надо? Берите всего, чего хотите!

Красавица эта была Маришка-безбожница. Дока, ни слова не говоря, схватил железные прутья и давай ее полосовать, что есть силы. Товарища даже жалость взяла.

– Что ты, – говорит, – делаешь? Побойся Бога!

Только он эти слова сказал, как в ту же минуту все пропало; подняло его невидимой силой и вынесло наверх. Нет ни ямы, нет ни двери, только слышал из-под земли, как крикнул кто-то «Девятого!». Клад был заклят на много человечьих голов. От страха бурлак обеспамятел, через силу сполз со Стенькина бугра и три года немым был после этой оказии. С той поры не выискивалось охотников клад добывать: кто его знает, на сколько он голов положен.