– Нет. Не думаю. Похоже, они сами по себе. Они древние, но… но здесь появились недавно. Понимаю, это звучит как бред.

– Нет, – заверил ее я, – гробница переместилась.

– Или выросла заново, – предположила Мэг. – Как посаженная ветка. Или грибная спора.

– Гадость, – поморщилась Лавиния.

Хейзел обняла себя за локти:

– В этом месте царит смерть. Я ведь дочь Пултона и была в Подземном мире. Но тут почему-то все еще хуже.

– Не нравится мне это, – пробормотала Лавиния.

Я посмотрел на укулеле, сожалея, что не могу прикрыться инструментом побольше. Скажем, контрабасом.

– Как нам попасть внутрь?

Я надеялся, что мне ответят «Вот засада, никак не получится».

– Вон там. – Хейзел указала на участок бетона, ничем не отличающийся от остальных, и подвела нас к нему.

Она провела пальцами по темной поверхности, обрисовав светящийся серебристый прямоугольник размером с гроб. Нет, ну почему мне в голову пришло именно это сравнение?!

Ее рука застыла над центром прямоугольника:

– Похоже, я должна тут что-то написать. Может, код?

– «Дверь откройте пошире, – вспомнила Лавиния, – два, пятьдесят четыре».

– Погодите! – Я подавил волну паники. – «Два, пятьдесят четыре» можно написать по-разному.

Хейзел кивнула:

– Попробуем римскими цифрами?

– Да. Но «пять, два, четыре», «двести пятьдесят четыре» и «два, пятьдесят четыре» римскими цифрами записываются по-разному.

– Что выбираем? – спросила Мэг.

Я попытался порассуждать:

– Тарквиний выбрал это число не случайно. Оно должно быть связано с ним.

Лавиния тихонько лопнула маленький розовый пузырь:

– Типа как когда ставишь паролем дату рождения?

– Именно, – подтвердил я. – Но он бы не стал использовать день рождения. Это же гробница. Может, дата смерти? Только она не подходит. Доподлинно неизвестно, когда он умер – его изгнали и похоронили тайно, – но это должно было быть примерно в 495 году до нашей эры, а не в 254-м.

– Не та система летосчисления, – сказала Мэг.

Мы все уставились на нее.

– Что? – возмутилась она. – Меня воспитывал во дворце злого императора, забыли? Мы все даты отсчитывали от основания Рима. AUC. Ab urbe condita[29], так?

– О боги! – ахнул я. – Молодчина, Мэг. 254 год от основания Рима – это… так, 500 год до нашей эры. Довольно близко к 495-му.

Хейзел по-прежнему не опускала руку:

– Близко настолько, что мы рискнем?

– Да, – кивнул я, стараясь вызвать в себе уверенность Фрэнка Чжана. – Запиши как дату: двести пятьдесят четыре. CCLIV.

Хейзел послушалась. Цифры засветились серебряным светом. Бетонный прямоугольник растворился как дым, и мы увидели ведущие во тьму ступени.

– Ну что ж. – Хейзел вздохнула. – Чувствую, дальше будет труднее. Идите за мной. След в след. И ни звука.

Вот новый Тарквиний

Он все такой же

Только чуть поистлел

Значит… никаких веселых песенок на укулеле.

Ладно.

Я молча последовал за Хейзел в гробницу под каруселью.

Пока спускался, я думал о том, почему Тарквиний выбрал именно это место. Он наблюдал, как его жена переехала собственного отца колесницей. Возможно, ему хотелось, чтобы кони и монстры, свирепо скалясь, неслись по бесконечному кругу и над его могилой, даже если их всадниками будут в основном смертные детишки. (Которые, на мой взгляд, тоже по-своему свирепы.) Тарквиний любил жестокие шутки. Ему нравилось разлучать родных, превращать семейное счастье в муку. С него сталось бы прикрываться детьми как живым щитом. И наверняка его позабавила идея устроить свою гробницу под ярким детским аттракционом.

От ужаса у меня стали подкашиваться ноги. Я напомнил себе, что у меня есть веская причина, чтобы полезть в логово этого убийцы. Какая, я сейчас не помнил, но она точно есть.

Лестница привела нас в длинный коридор с известняковыми стенами, украшенными рядами гипсовых посмертных масок. Поначалу это не показалось мне странным: богатые римляне часто хранили у себя посмертные маски, почитая таким образом память предков. Но потом я увидел выражения их лиц. Как и на мордах животных на карусели, на гипсовых лицах застыли паника, агония, ярость, ужас. Почитанием предков тут и не пахло. Это были трофеи.

Я оглянулся на Мэг и Лавинию. Мэг стояла у подножия лестницы, загораживая путь к отступлению. Блестящий единорог на ее футболке мерзко мне улыбался.

Лавиния посмотрела мне в глаза, словно говоря: «Да, маски отвратительные. Шагай дальше».

Вслед за Хейзел мы пошли по коридору, где каждый звук – будь то лязг или стук, – издаваемый нашим оружием, эхом отдавался от вогнутого потолка. Я был уверен, что сейсмографы в Ливерморской лаборатории, расположенной в десятках миль от нас, засекли мой пульс и разослали предупреждение о грядущем землетрясении.

Несколько раз в туннеле нам встречались развилки, но Хейзел каждый раз уверенно сворачивала в нужный коридор. Время от времени она останавливалась, оглядывалась назад и выразительно указывала нам на какую-нибудь часть пола, напоминая, чтобы мы шли точно по ее следу. Понятия не имею, что было бы, наступи я не туда, куда нужно, но пополнять коллекцию посмертных масок Тарквиния своей мне не хотелось.

Казалось, прошло несколько часов – и вдруг где-то впереди раздался звук капающей воды. Туннель вывел нас в круглое помещение, похожее на большую цистерну, все пространство под ногами занимал глубокий темный пруд, через который вела узкая каменная дорожка. На дальней стене висело с полдюжины клеток, напоминающих ловушки для омаров, и в дне каждой было отверстие, в которое свободно могла пройти… о боги. В каждой клетке было отверстие, в которое свободно пройдет человеческая голова.

Я тихонько заскулил.

Хейзел, обернувшись, посмотрела на меня и одними губами спросила: «Чего?»

Из глубин моей смутной памяти всплыло полузабытое воспоминание о том, как Тарквиний казнил одного из своих врагов, утопив его в священном источнике. Он накрыл ему голову корзиной и медленно наполнял ее камнями до тех пор, пока человек не мог больше держать голову над водой.

Видимо, Тарквинию по сей день нравится так развлекаться.

Я покачал головой: «Ты не хочешь этого знать».

Мудрая Хейзел поверила мне на слово. И повела нас вперед.