— Огонь! — выдохнул Сихали.

Из почти шестисот добровольцев вооружена была половина, причём лёгко. Поэтому Тимофей пошёл на военную хитрость — он свёл в пары стрелков из бластера и владельцев охотничьих карабинов. Броня боевых скафандров была усилена двумя слоями мезовещества, способного отразить удар пиролуча. Но мезовещество хрупко… И вот пуля раскалывала верхний отражающий слой, а разряд бластера прожигал скол.

Один из «интеров» вздрогнул, покачнулся, поражённый в набедренник. Толстая нога-тумба, согнутая флексорами, так и не разогнулась. Потеряв равновесие, «международник» рухнул.

Второму не повезло ещё больше — пуля калибром 16,3 миллиметра пробила пластину мезовещества на грудном сегменте, а лучемёт разворотил и скафандр, и живую плоть. Третий зря повернулся, выставляя горб энергоранца, — от прямого попадания рвануло так, что боекостюм с силою приложило о стену туннеля.

Но добровольцам доставалось ещё пуще — антаркты, не защищённые тяжёлой бронёй, гибли десятками, падали с обгорелыми дырами в груди, с выжженными кишками. Кому-то мощные импульсы отрывали ногу или руку. Или голову.

Лопались бочковидные колёса, и пятиосники оседали на грунт, веером стеклянных осколков разлетались кабины и кузова.

Задыхаясь в ионизированном пару, Сихали экономно стрелял из трофейного лучемёта, с тревогою поглядывая на индикатор. Он уже подумывал об отступлении, когда у него за спиной заорали грубыми голосами:

— Расступись с коридора!

Из липкого жёлтого тумана показалась орава проходчиков, толкавших платформу с лазером-гигаваттником. За первой платформой поспешала ещё одна, движимая силою мышц и с помощью такой-то матери. Эта была нагружена автономным энергоблоком. «Тяжёлая артиллерия» вышла на позицию.

— Игни эт фэрро![68]— плотоядно оскалился Шалыт.

— Отходим! — крикнул Браун. — Бегом!

— Ложись, братва! — орали, надсаживаясь, проходчики.

С противным визгом включился лазер, и Сихали бросился на землю, прикрывая голову руками.

Бледно-фиолетовый пламень заполнил туннель, будто светящийся газ — внутренность старинной неоновой лампы. Не свет, не огонь, а сама энергия неистовствовала в «стрежне», разваливая в непрерывном режиме всё живое и неживое.

Тут не выдержали своды, подпиравшие верхний горизонт, — ледяной потолок просел, обвалился глыбами льда и рухнул, погребая пережжённый грунт и обугленные трупы.

14 декабря, 17 часов 15 минут.

Когда Сихали проморгался и прочихался, яркий голубоватый свет в «стрежне» замерцал, да и потух, а после наступившую тьму чуток рассеяло красное аварийное освещение, тусклое, придававшее всему мрачный оттенок. И тишина…

Завал то и дело поскрипывал да скрежетал — это глыбы льда «устраивались поудобнее». Изредка оба поперечника доносили слабый гул, но основную озвучку составляли людское дыхание, кашель и шорох одежд.

Поднявшись на колени, Сихали встал и прочистил горло.

— Построиться! — скомандовал он.

Отряд пришёл в движение, послышались негромкие голоса. Угнетённое сознание людей пока ещё сдерживало эмоции.

— Шалыт! Живой?

— Почти… — закашлялся знакомый голос, и в неверном свете нарисовался генрук АЗО. — Ох… Вита бревне…[70]

— Так я не понял, — громко сказал Шурик Рыжий, — кто кого победил? Мы — их или…

— Ты жив? — перебил его Белый. — Вот и радуйся!

— Раненые есть?

— Трое…

— А у нас пятеро. А, нет, четверо — убило Ника…

— Девять легкораненых, много погибших.

— Эй, бойцы! Вы бы рассчитались, что ли! Сколько нас осталось, вообще?

Цифры вышли удручающими — сгинула почти половина фридомфайтеров, как сами себя предпочли называть партизаны-антаркты. Лучевая атака и обвал многим стоили жизни.

— Зато и весь передовой отряд «интеров» лёг тут же! — воскликнул механик Кобольд, бодрясь.

— Ты это вдовам наших расскажи, — пробурчал отец Иоанн, — и их деткам, оставшимся без пап.

— На войне как на войне, — поскучнел механик. — Лазер цел хоть?

— Завалило… — сказал кто-то из толпы.

— А чего они сразу из пушек? Мы, значит, не по закону, а людей в распыл пускать — это нормально?!

— «Интеры» «Новолазаревскую» брали когда, — заговорил Шалыт, — то послали вперёд танки со стационарными биопарализаторами. А новолазаревцы не оценили ихний гуманизм — пустили «Харьковчанки» напролом, на таран и всю спецтехнику поскидывали с барьера на припай! Ну и всё! «Международники» тут же окрысились, строчку «меры бескровного воздействия» в своих крысячьих планах как бы вычеркнули и вписали: «силовые акции»… Сик!

— Гады… — пронеслось, затухая.

— Ладно, фридомфайтеры, — громко сказал Сихали, стараясь, чтобы голос звучал мужественно и твёрдо. — Это был первый бой, и мы его не проиграли. Кобольд, где тут ближайший медпункт?

— На третьем горизонте. Щас поперечником пройдём и по пандусам наверх.

— Выступаем тогда. Здоровые поддерживают раненых. Командиры групп! Шлите по двое в разведку. Вперёд!

Группа за группой, фридомфайтеры двинулись по поперечному коридору. Он отходил всего на пару километров от стрежневого, но так далеко шагать не пришлось. Вскоре слева показалась арка, обрамлённая гирляндой фонарей. За нею начинался длинный, пологий пандус, устланный листами пластметалла с дырчатой перфорацией. Он вывел отряд на верхний горизонт, где стояла всё та же красноватая полутьма и гулкая тишина.

— Направо! — скомандовал Кобольд, «подрабатывая» проводником.

Одолев ещё один пандус, отряд выбрался на светлое место — обширный перекрёсток, квадратный в плане, одну из стен которого покрывал большой красный крест, выложенный всё тем же атермальным настилом.

— Сюда!

В здравпункте никого не было, но аптечки имелись во множестве, нашлись даже экспедиционные медбоксы и киберхирург, правда сломаный.

— Тут ещё столовая есть, — возбуждённо проговорил Кобольд, — и аккумуляторная!

— И фонари имеются? — поинтересовался Тимофей.

— А как же! Полно! И пульсаторы тоже.

— Так чего ж ты молчал? — не совсем логично воскликнул Белый. — Пульсатор — оружие пролетариата! Веди.

Безоружные расхватали увесистые агрегаты «двойного назначения», а вскоре возникла нужда и в фонарях — тяжкий грохот донёсся сверху, восколебав ледниковый щит. И красный свет потух.