и законодательства, учрежденном Петром еще в Москве 22 февраля 1711 года. В условиях российского самодержавия Сенат со временем превратился в надзорно-кассационный орган, а к концу XIX века стал практически декоративным, но изначально он задумывался Петром как структура, способная заниматься текущими делами правления во время постоянных отлучек царя. «Весьма примечательно, что этот великий государь, чья проницательность и политические принципы не имели себе равных, никогда не упускал из виду пустоту, которая существовала между неограниченной верховной властью российского монарха и властью Сената, и по этой причине он всегда выбирал лицо, способное руководить Сенатом, а в отсутствие государя и всей империей».[134] «Понеже иного дела не имеете, точию одно правление, которое ежели неосмотрительно делать будете, то перед богом, а потом и здешнего суда не избежите», – выговаривал сенаторам царь в 1717 году из-за границы, поскольку самому ему «за такою дальностью и за сею тяжкою войною» усмотреть за государственными делами было невозможно. По существу, идея была правильной, ведь всегда лучше препоручать дела собранию, нежели одному человеку, который, чего доброго, вознамерится сам стать царем. В малой активности Сената не было ничего удивительного. Зная крутой нрав Петра, сенаторы больше всего были озабочены тем, чтобы не прогневить государя какой-нибудь оплошностью, а, как известно, никогда не ошибается только тот, кто ничего не делает. Да и подчиненные Сенату органы оставляли желать лучшего. Коллегии, приходившие на замену приказам с 1718 года, работали через пень-колоду. Четкое распределение ведомственных функций и единый регламент деятельности были хорошей задумкой, но все в конечном итоге определяется человеческим фактором, а с кадрами в петровскую эпоху вечно были проблемы.

Петр, желавший как можно скорее сделать Россию «подлинно европейской державою», придавал огромное значение правильному, то есть – европейскому, досугу. 25 ноября 1718 года вышел царский указ об ассамблеях – вольных собраниях благородных людей, которые делались не только для забавы, но и для дела. Посещение ассамблей было обязательно не только для дворян, но и для их жен. Надзирал за порядком на ассамблеях камергер Павел Иванович Ягужинский, которого Петр высоко ценил за честность и деловитость. Дело было поставлено на школьный манер: Ягужинский представлял списки отсутствующих без уважительных причин царю, который решал, как кто будет наказан.

Веселились не абы как, а по установленному Петром регламенту. Начинать следовало не ранее четырех или пяти часов пополудни, а заканчивать не позднее десяти, каждый мог приходить в котором часу ему удобно, гостю надлежало быть «мыту старательно, без пропускания оных мест, бриту тщательно, дабы нежностям дамским щетиною мерзкой урон не нанести, голодну наполовину и пьяну самую малость, а то и вовсе». «Зелье», то есть спиртное, разрешалось «пить вволю, понеже ноги держат». Веселье носило «добровольно-принудительный» характер. Раньше положенного из-за стола не выйти, а если объявлялись танцы, то уклониться от них не было возможности – двери заперты, и за присутствующими зорко наблюдает Ягужинский, а то и сам царь… Но ничего – привыкли, распробовали и пристрастились так крепко, что устраивали рауты да балы в дворянских собраниях вплоть до 1917 года.

Неизв. художник.

Портрет Шарлотты Кристины Брауншвейг-Вольфенбюттельской. XVIII век

Кристоф Бернхард Франке.

Портрет царевича Алексея Петровича, царевича России. ХVII век

Неизв. художник.

Портрет императора Петра II с оригинала И.П. Люддена. Ок. 1815

Пьетро Ротари.

Портрет Натальи Алексеевны России. ХVIII век

Глава седьмая

В глупом сыне и отец не волен

Маттеус Мериан.

Замок Эренберг, где скрывался царевич Алексей Петрович. 1679

«Великодушие его превосходило границы. Известно, что на жизнь его многие были заговоры злодеев, ханжей и суеверов. Одной из таковых злодейских шаек начальник, Кикин, комнатный его служитель, взялся застрелить спящего, и с сим проклятым намерением вошел к нему в спальню, вынул заряженный пулею пистолет, приложился и спустил курок, но оный осекся, злодей пришел в страх и вышел вон: однако же через несколько времени опять то же сделал; но и вторично не имел успеха в сем адском предприятии. Изверг сей почел это чудом, и такое почувствовал угрызение совести и раскаяние, что решился разбудить царя. Такая необыкновенная смелость привела Государя в изумление; он с поспешностью встал и спросил с торопливостью: “Что случилось?” Но Кикин стал на колени и начал говорить: “Бог послал меня сказать тебе, что промысл Его святой содержит тебя в отменном своем покровительстве, и что никакая сила вражья, ни внутренняя, ни внешняя, погубить тебя не может. Вот пистолет, которым два раза намеревался я застрелить тебя, и который два раза осекался; теперь Всемилостивейший Государь (продолжал он), жизнь моя находится в твоей власти: поступай со мной по своей воле”. Монарх спокойно выслушав, и ничего не ответствуя, прошел несколько раз по комнате, и потом к стоящему на коленях обратясь, сказал: “Послов ни секут, ни рубят; Бог тебя простит”».[135]

* * *

Царевич Алексей Петрович Романов родился 18 февраля 1690 года. Примерно в это же время Петр начал охладевать к его матери, своей первой супруге Евдокии Федоровне. Рождение первенца Петр отметил фейерверком и на время забыл о нем. Воспитанием Алексея, если вообще какое-то воспитание имело место, занимались мать и бабка, вдовствующая царица Наталья Кирилловна.

Когда царевичу исполнилось шесть лет, Петр дал ему в наставники царского дьяка[136] Никифора Кондратьевича Вяземского, происходившего из захудалого дворянского рода. Вяземскому предстояло научить царевича грамоте. Надо уточнить, что в понимании знати обучение грамоте заключалось не только в освоении азбуки, но также и в умении излагать свои мысли и чувства на бумаге. Эту нехитрую науку Алексей усвоил лучше своего венценосного отца – письма его складны, а некоторые так просто литературны. Вот, для примера, его письмо вице-канцлеру Священной Римской империи графу Шёнборну, написанное в ноябре 1716 года:

Господин граф и дражайший друг.

Я благополучно прибыл на место и нахожусь в полном довольствии. Премного благодарен за оказанные мне его Цесарским величеством милости и благодеяния. Прошу и впредь не обходить меня Вашими заботами. Я же во всяком случае постараюсь отблагодарить его и Вашу светлости.

Пересланные мне сто дукатов получил и с учетом обещанного напоминаю, что тот, кто их вручил, по приезде многое расскажет.

В ожидании скорейшего известия всегда готовый к услугам господину графу и моему наивернейшему