Внезапно пьяная девица что-то пробормотала во сне, брыкнула ногой и очень кстати перевернулась на живот. Испугавшись ее движения, Давид переключился на Вику и вскоре тяжело дышал, то ли имитируя, то ли и впрямь подбираясь к завершающему действу…

«Скорее, просто делал вид!.. – печально усмехнулась девушка, не замечая катившихся по щекам слез от давней обиды. Звезды дружелюбно подмигивали с ночного небосвода, а воспоминания продолжали мучительную пытку. – Конечно, инсценировал получаемое удовольствие, пылкую страсть, оргазм… А сам только и ждал удобного момента, когда я отлучусь из гостиной».

Да, именно так оно и случилось. Спустя четверть часа, выйдя из-под тугой струи душа, Виктория осторожно выглянула из ванной и узрела кульминацию своей отчаянной затеи – лежащая на диване Ирочка, подобрала под себя коленки и постанывала в пьяном бреду; Давид стоял сзади и, обхватив руками ее талию, пыхтел в унисон монотонным движениям…

«Нет… Барклай совершено иной! – вдруг помимо желаний, сама собой накатила теплая волна. Слезы быстро высохли, печальная улыбка сменилась радостной. – Мы не успели признаться друг другу в любви, но сколько у него было возможностей затащить меня в постель! И ни разу он не осмелился сделать это, даже когда оставались наедине, когда пили шампанское в гарнизонной квартирке и обстановка к тому располагала. И насколько он поразил меня тем давним откровением, в маленьком уютном кафе…»

– Секс с нелюбимым человеком – есть заурядная механика, не привносящая в душу света, – мягким баритоном говорил Всеволод, не решаясь поднять на милую собеседницу взора – слишком уж деликатной темы случайно коснулся долгий разговор. – Симпатия, дружба, легкое приятельство – не подходящее для близких отношений основание. Только любовь! Таково мое убеждение, Виктория. Вероятно, оно покажется старомодным и вызовет насмешку, но…

Там – за столиком в кафе она промолчала. Нет, не старомодными и смешными представлялись ей убеждения этого сильного, невозмутимого и уверенного в себе мужчины с тяжелым пронзительным взглядом зеленовато-коричневых глаз. Они казались чересчур уж правильными, если не сказать идеальными. Ныне, уже лучше зная Барклая и многократно убедившись в честности немногословного офицера, она непременно бы ответила. За сии принципы любая нормальная женщина, познавшая горечь предательства и научившаяся ценить настоящее ЧУВСТВО, пошла бы на край света.

И вновь по ее щекам покатились слезы. Теперь от той страшной мысли, что, возможно, никогда уж боле не увидит Всеволода…

Трое суток Барклай со Скопцовым приходили в себя после показательной экзекуции перед строем. Чуть занималась утренняя заря, с трудом поднимались, через силу запихивали в себя куски черствого хлеба и, покачиваясь, шли на работы – ни на какие поблажки после наказаний надеяться не стоило. Однако времени подполковник даром не терял – спал ночами по привычке мало и, ворочаясь, тщательно обдумывал план побега.

Как и планировалось чеченским амиром, в назначенный день банда снялась и ушла в сторону Панкисского ущелья. Внезапная смерть молодого парня с бородкой великого резонанса в лагере не вызвала – слишком уж лютые по ночам стояли морозы и, пошептавшись, народ скоро позабыл о нем. Пару дней, правда, плечистый Леван подозрительно косил на новых подопечных, да нездоровый вид всех троих, вероятно, не давал повода считать их причастными к происшествию…

Вскоре после ухода из лагеря боевиков Всеволод знал, что нужно делать. План прорабатывался им ночами, но имелись в нем, к сожалению и белые пятна преогромного размера. В одном он был твердо уверен: для начала под покровом ночи следовало выбраться из землянки и незаметно добраться до колючей проволоки…

Рябой выполнил обещание – оба спецназовца и вертолетчик обитали в одном убогом жилище. Рядом с ними пустовало четвертое спальное место, сам же Рябой снова обосновался в облюбованной ранее землянке. Все это весьма устраивало подполковника для тайного осуществления заветной мечты.

В ночь с двадцатого на двадцать первое декабря поднялся жуткий ветер, принесший с черноморского побережья оттепель с низкой облачностью и обильным снегопадом.

– Подъем, Толик! – негромко скомандовал Всеволод в середине ночи, – подходящая нынче погодка. Пора браться за дело! – И, растолкав крепко спящего Скопцова, приказал: – Одолжи-ка нам, братец, свою «фирменную» ложку.

Тот нащупал в темноте потянутую ладонь спецназовца и вложил в нее старую погнутую ложку из нержавеющей стали.

– Толик приступай. И постарайся без шума, – распорядился Барк, передав ему единственный инструмент.

Пока Терентьев ковырялся у выхода, пытаясь с помощью просунутой в щель длинной вещицы отодвинуть задвижку, вертолетчик окончательно проснулся и вник в значимость происходящего.

– Ты все продумал, Всеволод? – настороженно спросил он.

– Почти. Чуть позже нам понадобиться и твоя помощь…

Капитан быстро справился с задачей и слегка приоткрыл дверь, пропустив внутрь полоску слабого света от ближайшего прожектора.

– А теперь слушайте внимательно… – прошептал подполковник, обняв приятелей.

И подобно изложил им план проникновения за пределы обнесенного забором периметра.

Поначалу Макс с легкостью предугадывал и читал замысел офицера спецназа. Выбравшись из землянки и снова заперев снаружи щеколду, они друг за другом поползли по рыхлому мокрому снегу к южной стороне периметра – там не было калитки, следовательно, отсутствовал и постоянный пост. Патрули, разумеется, появлялись, да улучить момент между редкими в непогоду обходами не представляло великой сложности.

Далее ползший первым Барклай, подобрал две толстых обломанных ветром ветви; метров за двадцать до колючки приказал всем затаиться, чудом приметив идущих парней с висевшими на плечах автоматами. Укрываясь от ветра и летевшего навстречу снега, те молча брели по тропе, держа на коротком поводке лохматого пса. Патруль проследовал вдоль заграждения и исчез в темноте за деревьями…

Пролежав на всякий случай без движения еще пару минут, Всеволод осмотрелся и рванул к забору. Упав возле заграждения, он ловко подцепил нижнюю проволоку торцом палки, воткнул нехитрое приспособление в снег; аналогичную манипуляцию проделал и со второй ветвью, но в метре от первой. Теперь колючка нависала над сугробом сантиметров на тридцать. Призывно махнув друзьям, спецназовец откинул из-под проволоки снег и велел по очереди выбираться наружу.

Ориентируясь по нескольким тускло мерцавшим в снегопаде прожекторам, командир отвел группу метров на триста от забора и… резко повернул к перепаханному полю. Трое беглецов достигли плантации и опять стали подворачивать влево, огибая лагерь уже с восточной стороны…

И с этого момента Максим напрочь перестал понимать ход его мыслей. «Почему он ведет нас таким замысловатым маршрутом? Зачем мы кружим у этого проклятого лагеря, вместо того, чтобы прямиком убираться подальше, к примеру – на север?! – взбираясь по склону, удивлялся майор. Он шел вторым – впереди маячила спина Барклая; замыкал шествие осторожный Терентьев. – Возможно, подполковник ведет нас к той тропе, по которой их привела сюда банда. Но для чего?! Ведь разумнее было бы не накручивать виражи, а срезать путь по ущелью. Бред какой-то!.. Могли оказаться уже в километре к северу…»