В грязном оконном стекле над ними Смайли смутно различил отражение Эльвиры – она стояла посреди комнаты и слушала их разговор. Михель тоже видел ее и даже, насупясь, бросил на жену сердитый взгляд, но, видимо, не хотел, а скорее, даже не мог приказать ей уйти.

– Прекрасный поступок, – сделал вывод Смайли после подобающей случаю паузы.

– Это просто мой долг, Макс. Долг сердца. Другого закона я не знаю.

«Она презирает меня за то, что я не помогал старику, – подумал Смайли. – Она была во все посвящена, она все знает и теперь презирает меня за то, что я не помог ему, когда он в этом нуждался. Он был ей как брат, – вспомнил Смайли. – Он учил ее».

– И это обращение к вам, эта просьба финансировать операцию, – продолжил расспросы Смайли, – она возникла совершенно неожиданно? Прежде не было ничего такого, что наводило на мысль, будто он затевает что-то крупное?

Михель снова сдвинул брови, не спеша с ответом: без сомнения, отвечать на вопросы ему не очень-то хотелось.

– Несколько месяцев тому назад, пожалуй, месяца два назад, он получил письмо, – осторожно начал Михель. – Сюда, на этот адрес.

– Разве он получал так мало писем?

– Это письмо оказалось особое, – объяснил с той же осторожностью Михель, и Смайли внезапно понял, что Михель загнан, по выражению сарратских инструкторов, «в проигрышный угол», так как ничего не знал наверняка – мог только догадываться, насколько осведомлен Смайли. Поэтому Михель станет скупо выдавать информацию, надеясь сообразить, какими картами располагает Смайли.

– От кого оно было?

Михель, как часто с ним случалось, ответил не совсем на тот вопрос:

– Оно было из Парижа, Макс, длинное письмо, на нескольких страницах, написанное от руки. Адресованное генералу, не Миллеру. Генералу Владимиру, лично. На конверте значилось «Лично» по-французски. Письмо прибыло, я запер его в ящик; в одиннадцать, как всегда, является генерал: «Приветствую вас, Михель». Случалось, поверьте, мы даже отдавали друг другу честь. Я подал ему письмо, он сел, – и Михель указал на тот конец комнаты, где находилась Эльвира, – сел вон там, небрежно вскрыл конверт, словно ничего не ждал от этого письма, и я увидел, как постепенно лицо его становилось все более озабоченным. Он был всецело поглощен чтением. Я бы сказал, захвачен. Даже возбужден. Я обратился к нему. Он не ответил. Я снова заговорил, а он – вы же знаете, каким он был, – он полностью меня проигнорировал. Отправился пройтись. «Я вернусь», – только и бросил он.

– И взял письмо с собой?

– Конечно. У него была такая привычка: он обдумывал что-либо, прогуливаясь. Когда он вернулся, я заметил, что он очень возбужден. Напряжен. «Михель». Вы знаете, как он говорил. Все должны повиноваться. «Михель. Приготовьте фотокопировальную машину. Заложите в нее бумагу. Мне нужно снять копию с одного документа». Я спросил, сколько копий. Одну. Я спросил, сколько нужно листов бумага «Семь. И, пожалуйста, отойдите на семь шагов, пока я работаю на машине, – попросил он. – Я не могу вас в это втягивать».

И снова Михель, будто в подтверждение своих слов, указал, где все происходило. Черная копировальная машина стояла на своем особом столике, словно старый паровоз, со всеми своими роликами и отверстиями, куда надо заливать химикалии.

– Генерал не был силен в технике, Макс. Я настроил для него машину, потом отошел вот сюда и инструктировал его через всю комнату. Закончив работу, он постоял над листами, пока они сохли, затем сложил их и убрал в карман.

– А оригинал?

– Тоже убрал в карман.

– Значит, вы так и не прочли письма? – произнес Смайли тоном, в котором звучало легкое сострадание.

– Нет, Макс. Как ни печально, я его не читал.

– Но вы видели конверт. Он же был у вас, и вы передали его Владимиру, когда он пришел.

– Я говорил вам, Макс. Письмо пришло из Парижа.

– Из какого округа?

Михель снова помедлил.

– Из пятнадцатого, – ответил он. – По-моему, из пятнадцатого. Там жили многие из наших.

– А дата? Вы не можете вспомнить поточнее? Вы сказали, месяца два тому назад.

– Начало сентября. Я бы сказал, начало сентября. Возможно, конец августа. Скажем, около шести недель тому назад.

– Адрес на конверте тоже писали от руки?

– Да, Макс. Да.

– Какого цвета конверт?

– Бурый.

– А чернила?

– Как будто синие.

– Он был запечатан?

– Простите?

– Конверт запечатали воском или клейкой лентой? Или просто заклеили обычным способом?

Михель передернул плечами, словно такие подробности не достойны его внимания.

– Но отправитель, по всей вероятности, написал свою фамилию на конверте? – нажимал, но не слишком, Смайли.

Если и написал, то Михель не подтвердил этого.

На секунду Смайли перескочил мыслью на бурый конверт, лежавший в гардеробной отеля «Савой», и на содержавшуюся в нем страстную мольбу о помощи.

«Сегодня утром мне показалось, что они пытались убить меня. Не пришлете ли ко мне еще раз своего друга-Волшебника?»

«Почтовый штемпель Парижа», – подумал Смайли. Пятнадцатый округ. После первого письма Владимир дал человеку, пославшему его, свой домашний адрес. Как дал номер своего домашнего телефона Виллему. После первого письма Владимир позаботился, чтобы дальнейшее уже не касалось Михеля.

Зазвонил телефон, и Михель тотчас поднял трубку, бросил коротко: «Да?» – и стал слушать.

– Тогда поставь от меня по пятерке за каждый заезд, – буркнул он и с достоинством магистрата повесил трубку.

Подходя к главной цели своего визита, Смайли постарался держаться с величайшим уважением. Он помнил, что Михель, до того как присоединиться к парижской Группе, побывал в доброй половине следственных застенков Восточной Европы и имел обыкновение тянуть с ответом, если на него давили, что в его, Смайли, время доводило до бешенства инструкторов в Саррате.

– Могу я, Михель, спросить вас кое о чем? – Смайли выбирал непрямой подход к главной цели своих расспросов.

– Пожалуйста.

– В тот вечер, когда Владимир пришел к вам занять денег, он у вас долго пробыл? Вы его поили чаем? Возможно, сыграли с ним партию в шахматы? Не опишете ли вы немного подробнее тот вечер, пожалуйста?

– Мы сыграли в шахматы, но весьма поверхностно. Казалось, он чем-то здорово озабочен, Макс.

– Он ничего больше не говорил про большую рыбу?

Глаза из-под нависших век прочувствованно посмотрели на Смайли.

– Извините, Макс?

– Про большую рыбу. Про операцию, которую он планировал. Меня интересует, не говорил ли он об этом подробнее.