И решительно пошла в глубь театрального двора, где располагались гаражи с ржавыми автобусами «Кубань», их надо было еще лет двадцать назад сдать на металлолом, но они зачем-то ржавеют. Там же располагались постройки, где хранились доски и прочая дребедень для декораций, свалка отходов и старые декорации, которые никак не увезут. Туда она и привела Инока, резко развернулась и кинула ему в грудь розы:

– Держи свой букет!

– Не понял! – поймав розы, выговорил он, явно потрясенный поведением подшефной.

– Что тут не понять! Я раскусила тебя. Это ты устраиваешь мне кошмарную жизнь с идиотскими намеками – цветочки, софит…

– Откуда ты взяла?..

– Не перебивай! Тебя я видела ночью в моем дворе, тебя!

– Подожди…

– Вчера шел снег, а когда ты залез в мой двор, уже перестал идти. После тебя никто не ходил во дворе, так что твои отпечатки хорошо сохранились. Вон, смотри… – Она указала на его свеженькие следы. – А теперь смотри сюда!

Саша подняла смартфон прямо к глазам Инока, который оставался спокойным, даже слишком, просто спартанец перед боем. При всем при том он с интересом, будто никогда не видел своих собственных ботинок, разглядывал фото и отпечатки на снегу, сравнивая их, тогда как Саша умудрялась еще и ехидничать, выпалив скороговоркой:

– Не узнаешь! Неужели? А я вот сравнила и узнала: твои! Ты лживый и подлый! Поехал он со мной в цветочный салон! Зачем? Чтобы убедить, будто ни при чем? Но мне интересно, какого черта ты привязался ко мне? Что тебе вообще нужно? Убить меня? Ну, так убивай! Ладно, в другом месте будешь объяснять, а сейчас я иду в полицию, теперь у меня есть, что им рассказать!

Конечно, глупо преступнику открывать, что о его планах тебе известно, но Саша рассчитывала на эффект неожиданности, когда человек не успевает опомниться. Удовлетворенная произведенным фурором, Саша развернулась на сто восемьдесят градусов и сделала всего несколько шагов – Иннокентий схватил ее за руку и потянул назад:

– Стой! Теперь сюда смотри!..

* * *

Алексей подвел приунывшую девушку к отцу:

– Папа, это Саша.

– Матвей Павлович, – сухо представился отец.

Несмотря на упавшее настроение и протестную бурю внутри, ведь Алексей обязан был предупредить, с кем ей предстояло встретиться, Саша смогла взять себя в руки и рассмотреть этого человека. Нет, он не показался хищным капиталистом, имеющим штуки три пасти с драконьими зубами, внешне Матвей Павлович вполне приличный человек. Абсолютно седой, но старым его назвать можно было с натяжкой, а вот слово «пожилой» ему подходило. Лицо располагающее, человека мягкого, однако глаза какие-то замороженные, хотя и темного цвета, а в ее представлении карие глаза априори не могут быть студеными. Ну, вот и все, что разглядела, Алексей представил маму:

– А это наша мама, Ирина Федоровна, мы ее очень любим.

К этому времени пожилая женщина небольшого роста, полноватая, с простым и очень симпатичным лицом истинной матроны поднялась из кресла и пошла к Саше с Алексеем, раскрыв объятия:

– Ой, какая красивая… Дай, я тебя обниму, Сашенька. Наконец наш пострел привез свою девушку, а я ведь просила… Хотела сама приехать, ну, посмотреть на тебя, но Алеша не пускал.

– Как – не пускал? – прорезался голос у Саши после действительно теплого приема, которого в этом дворце не рассчитывала получить. – Вы могли не спрашивать разрешения, приехали бы и… и все.

– Сашенька… – Небольшие глазки Ирины Федоровны излучали свет, словно лампочка, она погладила девушку по щеке. – Я так рада, так рада… Сразу видно: ты замечательная…

– Спасибо, – растаяла Саша и протянула пакет. – Ой, это вам. Я хотела другие… но Алеша сказал, вы любите…

– Цветы в горшках! Да, люблю. Я обязательно покажу тебе мой зимний сад. Бонсай! Замечательно! Угодил, Алешка. Ой, пойду узнаю, как там мужчины с мясом… Думаю, пора выходить. Мы, Сашенька, на воздухе решили начать, а продолжим здесь. Всем одеваться!

Однако присутствующие (правда, их было немного) не торопились кидаться в прихожую за верхней одеждой, они разглядывали Сашу. Алчно! Да, она актриса, публичность должна быть для нее нормой, но! Гостиная Алешиных родителей не сцена, не съемочная площадка, а глаза этих людей не кинокамера, короче, ощущала она себя не в своей тарелке, скорее в чужой.

– Ну, с Робом ты знакома, – тем временем сказал Алексей и, взяв за плечи, повернул ее к креслу сбоку. – А это Тамила. Наша почти родственница, классный парень и зубастая акула пера.

– Привет, – улыбнулась Тамила белозубой улыбкой, словно подтверждая, что зубов у нее на всех хватит, если понадобится.

Она встала и подошла к ним – хорошенькая, как куколка. Тоже роста небольшого, как и хозяйка дома, но ладненькая, с круглыми оливковыми глазами, маленьким ртом и пухленькими губками. Саша думала, ей лет семнадцать, ну, восемнадцать, но та сразила наповал, потому что оказалась одногодкой Алексея.

– С Алешкой мы дрались из-за горшка в одном детском саду, – воркующим голоском доложила Тамила. – Потом сидели за одной партой, пока он не достал меня своей правильностью. Роба я тоже колотила, потому что он жутко вредный. Меня считали невестой то одного, то другого, но я девушка без недостатков, а у мальчиков их куча.

Развеселила, Саша непроизвольно прыснула и почувствовала себя чуть-чуть свободней. Алексей познакомил еще с двумя гостями:

– Это Лаврентий Ильич Пескарь, друг семьи и владелец заводов. А это его дочь Евгения, просто хорошая девушка, учится в университете, а это ее мама…

Владелец заводов, безобразно толстый, обрюзгший, лысый и с недовольной миной, не соизволил даже кивнуть, только уставился на Сашу глазами пьяного быка, хотя, без сомнения, был трезв. Жена мало чем отличалась от Пескаря, позже хихикала невпопад и без повода, несла чушь. А дочь Евгения скупо кивнула, после чего перевела взгляд на папу, который остался в неподвижном состоянии, словно его заморозили. Какое впечатление от дочери было у Саши? Да никакое. Худая, бледная, невыразительная, такую встретишь впервые, проговоришь с ней час, но при следующей встрече не узнаешь, так как не запомнишь. Алексей усадил Сашу в кресло, хотел уйти, но она схватила его за руку, когда он наклонился, прошептала ему на ухо:

– Не бросай меня. Пожалуйста.

Пришлось ему присесть на подлокотник, так и держа за руку, что явно не нравилось отцу Алексея, он как-то нервически посматривал в их сторону время от времени. Собственно, Саша не сомневалась, что не понравится ему, об этом и думала, а не вникала в разговоры. Но тут всех второй раз пригласили на воздух, где накрыли стол, нажарили мяса, рыбы, овощей…

Казалось бы, застолье раскрепощает и сближает, а Саша все равно не вылезла из «чужой тарелки», ощущала себя лишним элементом. Возможно, из-за того, что за столом напротив торчал Роберт, она постоянно замечала его косые взгляды, направленные в нее. И этот человек теперь всю жизнь будет напоминать тот злосчастный вечер? Неважная перспектива. Одна Ирина Федоровна постоянно подходила к ней и спрашивала, не нужно ли чего, окружила заботой, потом увела Алексея помочь что-то там принести. Положение спасала Тамила, сидевшая рядом, она развлекала ее болтовней, остроумно передавая некоторые особенности гостей и хозяев. Не миновал ее язык и Пескарей, сначала прошлась по папе, но только когда Саша спросила, всегда ли этот человек мрачен: