Кирюша с удовольствием остался у Старой Юлии – у нее много всего интересного, она позволяет все трогать, и, самое главное, у нее живет Боник, непоседливый, веселый Боник, йоркширский терьер, не тот, разумеется, которого помнит Оля, а другой, Боник номер три…

…Они возвращались по знакомой лесной тропинке. Ни ветерка, ни движения вокруг. Летний день был на исходе. Все было наполнено мягким теплом закатного солнца. Опушка, неширокая полоска луга с цветущим кустом бузины посередине, и вот уже видна родная крыша. Тинка и Дэзи бежали впереди, обрадованные близостью дома, а Цезарь шел рядом с Олей.

– Как там Глеб без нас? Скучает? Сейчас я приготовлю ужин… Что Цезарь? – спросила она, оборвав себя на полуслове. – Что?

Пес внимательно смотрел в сторону кустов лесного орешника. Потом рванулся туда. Оля, мгновение постояв, нерешительно пошла следом.

– Это же машина! – воскликнула она с облегчением. – Как ты меня напугал!

Темно-синий «Passat» стоял в кустах, в стороне от проселочной дороги, оттуда тянулся след примятой травы. Значит, он проехал здесь совсем недавно. Оля и Цезарь стояли рядом и рассматривали автомобиль.

– Цезарь, – сказала Оля, – мне страшно! Где он? Где человек?

Цезарь словно понял, а может, действительно понял, стал обнюхивать траву и, не отрывая носа от земли, направился в сторону луга. Оля торопливо шла следом, почти бежала. На опушке она остановилась. Темный деревянный дом пылал в лучах закатного солнца, был виден пестрый цветочный островок у калитки и рядом – с очевидностью свершившегося факта – фигура человека в светлой рубашке и голубых джинсах, рассматривающего дом.

– Вот и все! – сказала Оля себе. – Вот и все!

На секунду ей показалось, что человек у калитки Сергей, но потом она поняла, что ошиблась. Это был чужой, но не менее опасный и хищный зверь…

– Домой! – приказала она собакам. – Цезарь, домой!

А сама неторопливо и обреченно пошла обратно в лес. Подошла к старой липе, запустила руку в дупло, вытащила небольшой, завернутый в полиэтилен, сверток и достала маленькую черную сумочку на длинном тонком ремешке. Раскрыла. Все было на месте: смертоносная металлическая игрушка, деньги и паспорт на чужое имя. Всё лежало, спрятанное до поры до времени, дожидаясь своего часа. И дождалось. «Шпионка!» – подумала Оля с отвращением, перекинула сумочку через плечо и решительно зашагала в глубь леса.

Минут через сорок она вышла к маленькому покосившемуся домику железнодорожного вокзала и купила билет на последнюю, вечернюю, электричку, до которой было тридцать минут. Она проделала все это автоматически, бездумно. Потом уселась на скамейку и достала мобильный телефон.

– Будьте добры, попросите Бориса Юрьевича, – сказала она в трубку, набрав номер клиники – номера его мобильного она не знала.

– А кто его спрашивает? – В голосе ответившей женщины сквозило любопытство.

– Это… жена его брата, Глеба, – сказала Оля неожиданно для себя, – пожалуйста, это очень важно!

– Борис Юрьевич на операции.

– Передайте, чтобы позвонил брату! Немедленно! Пожалуйста! – В ее голосе было столько отчаяния, что пожилая женщина, сидевшая рядом, смерила ее взглядом.

В трубке сказали:

– Не беспокойтесь, всё передадим!

Оля спрятала телефон в сумочку. Электричка прибудет через несколько минут, хорошо, что она успела…

Она вошла в электричку последней. Сероглазая девушка в открытом сарафанчике – белые ромашки на голубом, – загорелая, темноволосая, с сумочкой через плечо. Ступив на верхнюю ступеньку, она оглянулась, охватив взглядом жалкий домик вокзала, залитый расплавленным закатным золотом, размалеванную физиономию кассирши в окошке кассы, пьяного мужичонку, спящего на траве, и рыжего пса с обвисшим одним ухом, сидевшего рядом. Потом отвернулась, легко шагнула и исчезла в темном проеме вагона. Электричка свистнула, дернулась раз-другой и покатила по рельсам все быстрее и быстрее…

Глеб сидел на веранде, поджидая Олю. Было уже около шести, и он начинал беспокоиться. Кровельщик Николай Захарович ушел час назад, и Глеб с удивлением обнаружил, как уже поздно, и подумал, что «его семье» пора быть дома. Николай Захарович – дядя Коля, – немолодой, обстоятельный человек, провозился с прохудившейся крышей почти четыре часа, используя Глеба как подручного, а главное, для душевных разговоров.

Наконец Николай Захарович, кряхтя, слез с крыши, отряхнулся, с наслаждением закурил и сказал:

– Ну, все! Теперь гармирует! Ты, Юрич, если что надо, всегда зови, все сделаем, любую работу.

Не отказался от рюмки.

– «Аб-со-лют», – прочитал по слогам название на бутылке. – Хорошо пошла! Заграничная, видать.

Глеб нетерпеливо распрощался с дядей Колей, пообещал звать всякий раз, когда что надо, постоял несколько минут на дороге, глядя в лес, и вернулся в дом. Уселся в кресло, закрыл глаза и стал вспоминать Олино лицо. За весь день у него не было свободной минуты, чтобы сесть, закрыть глаза и вспомнить ее руки, запах ее волос и губ, загорелые плечи и острые коленки, улыбку, теплое ее дыхание у себя на шее… как он прижал ее к себе, и она застонала… как дотронулся пальцем до ее губ, а она сделала ими легкое движение, как будто поцеловала… «Дурашка глупый!» – вспомнил он Олины слова и счастливо засмеялся.

– Как странно, – сказала она, – вас с братом зовут Борис и Глеб и фамилия у вас тоже Борисоглебские!

– Почему ты решила, что наша фамилия Борисоглебские? – удивился он.

– На вашей фотографии, студенческой еще, помнишь, ты показывал, на обороте написано «братья Борисоглебские».

Он рассмеялся:

– Мы – Кучинские. А «братья Борисоглебские» – кликуха еще со школы. Или «Рюриковичи». Нас и сейчас так называют, по старой памяти.

Оля расхохоталась, запрокинув голову:

– Какая я глупая!

А он залюбовался ею…

Глеб углубился в свои мысли, вспоминая, какие у Оли глаза – серые или серо-голубые, и волосы – каштановые или русые… Русые, пожалуй, а на висках, где голубая жилка, выгоревшие светлые, почти белые прядки. О вздрогнул, когда услышал мужской голос над головой:

– Хозяин, водички не дадите напиться?

Глеб открыл глаза и увидел незнакомого человека, который, улыбаясь, смотрел на него.

– Задремали? Извините, что разбудил, – продолжал незнакомец. – Водички, спрашиваю, не будет напиться?

Высокий светловолосый парень, одетый в светлую рубашку и джинсы.

– Конечно, – сказал Глеб, поднимаясь, – сейчас принесу. – Человек этот был совсем некстати, сейчас вернется Оля, им никто не нужен…

Когда он вернулся с чашкой воды, парень сидел на плетеном кресле за столом и рассматривал вчерашнюю газету. Это Глебу не понравилось.