– Я согласна, – ответила Оля.

Женщина протянула руку:

– Паспорт!

Оля достала из сумочки паспорт, раскрыла его на последней странице, где был записан номер. Пробормотав: «Сейчас», она отошла в сторону и достала мобильник. Набрала номер. Стояла, слушая бесконечные длинные гудки. На той стороне никто не отозвался. Что же делать? Приказ однозначен – сидеть и ждать! Ни шагу в сторону. Она спрятала телефон и, преодолевая дрожь в руках, протянула администраторше паспорт женщины по имени Наталья Михайловна Никоненко.

…Только закрыв за собой дверь, Оля начала успокаиваться. Номер оказался вполне приличным, с широкой кроватью и телевизором. Она напустила в ванну горячей воды, вылила туда шампунь из крохотного флакончика и сбросила с себя одежду…

Она уснула, как провалилась, едва прикоснувшись к холодной подушке, проспала до самого утра и проснулась от чувства голода. Внизу была уже новая дежурная, и Оля спросила, нельзя ли остаться еще на ночь. Она лепетала что-то о знакомых, которые оказались в отъезде… Женщина кивнула, и обрадованная Оля выскочила из гостиницы.

Она шла по улице, с любопытством озираясь по сторонам, рассматривая дома и людей. В этом городе она впервые. Здесь неширокие тенистые улицы и старинные дома с вычурной лепниной: безглазые гипсовые атланты, сгибающиеся под тяжестью земной оси, женщины с виноградными кудрями, венками и гирляндами и львы, стоящие на задних лапах. Мощенная узким темно-красным кирпичом площадь, на кирпичах клеймо с царским орлом – сколько же им лет? Большое светлое здание с колоннами – театр, афиши на стендах. Оля подошла ближе. «Как важно быть серьезным», «Лесная сказка», «Французский ужин». Большие фотографии актеров в сценических костюмах. Обилие грима, приклеенные ресницы, сверкающие глаза, ослепительные улыбки. Оля улыбнулась и вдруг почувствовала, как страстно ей захотелось в театр! Сидеть в партере, вдыхать полузабытый театральный запах, сложный состав из запахов лака, мастики для пола, легкой затхлости закрытого помещения и духов, и с нетерпением ожидать, когда, дрогнув, поползет вверх занавес. Почему бы и нет, думает она. Времени у нее предостаточно. А сейчас нужно позвонить.

Ей сразу ответили. Знакомый дребезжащий голос произнес:

– Але, кто это?

– Юлечка! – закричала Оля. – Юлечка, это Оля! Как вы там?

– Олечка! – обрадовалась Старая Юля. – Ты мне сегодня снилась! Как будто ты совсем маленькая, как Кирюша, и вы вместе играете. Где ты, Олечка? Мы очень беспокоились. Олечка, а когда ты приедешь? Знаешь, мне гороскоп на эту неделю предсказал исполнение желаний и хорошие известия в середине недели, индийский, вот ты и позвонила. Как я рада! – Голос Старой Юли звенел от возбуждения.

Оля представила себе ее нарумяненное кроличьей лапкой личико, острые плечики, тонкие сухонькие пальчики и всю ее хрупкую в разноцветных странных одеждах птичью фигурку и едва не заплакала от жалости и чувства вины перед брошенными самыми дорогими и родными ей людьми.

– Как Кирюша? – спросила она.

– Хорошо! Очень скучает, все время спрашивает, когда мама вернется. А когда ты вернешься, Олечка? Ты так долго не звонила!

– Скоро! Уже скоро. Я пошлю вам деньги, у меня здесь работа хорошая, жалко бросать, – привычно врет Оля, ругая себя последними словами.

– И не бросай, конечно, жалко, – соглашается Старая Юля, – сейчас с работой очень трудно. Ты лучше в отпуск приезжай, хоть на немножко, ладно? Кирюша просит абрикосы, вот теперь мы купим! – как ребенок, радуется Старая Юля. – А себе цейлонский чай! И рыбки копченой!

– Юлечка, – просит Оля, – ты, пожалуйста, никому не говори, что я звонила. Скажи в случае чего, что не знаешь, где я, ладно? Скажи, что я уже три месяца не звонила и ты ничего обо мне не знаешь!

Старая Юля некоторое время молчит, а потом спрашивает:

– Олечка, у тебя все в порядке? – В голосе ее звучала тревога.

– У меня все хорошо, – заверяет ее Оля. – А где Кирюша?

– Во дворе с детьми. Ты знаешь, Олечка, он так подрос, ты его не узнаешь, когда приедешь. Совсем большой мальчик!

Мобильник Глеба не отвечал. Оля набирала его номер снова и снова, но никто ей так и не ответил. Поколебавшись, она позвонила на работу Борису. Там ответили сразу, но не знакомый девичий голосок, а сухой и деловитый голос, явно принадлежащий немолодой женщине.

– Бориса Юрьевича нет и сегодня уже не будет, – отчеканила женщина.

– А где он? – спросила Оля.

– Уехал к родственникам!

И тишина…

Что же с Глебом? По четвергам он не работает. Уже десять, он должен был прогулять собак и вернуться! И Бориса нет, видимо, поехал к Глебу. Так где же они? Что случилось? Как не гнала Оля от себя дурные мысли, как не убеждала себя, что мало ли, оба пошли на реку или в село… зачем? Борис никогда не ходит на реку и тем более в село. Приезжая, он сидит в старом отцовском кресле на веранде, пьет кофе или спит там же на топчане. Что же случилось?

«Лишь бы живой!» – твердила она, как заклинание. Посидев около часа в парке, она поднялась со скамейки и пошла куда глаза глядят, останавливаясь и читая объявления на стендах – а вдруг работа! Но работы никто не предлагал, зато предлагали курсы иностранных языков, компьютерные, бухгалтерские, йоги и оккультных наук. И лекции – о НЛО, нетрадиционной медицине и аномальных явлениях в природе. Оля печально брела по чужому городу, чувствуя себя ненужной и выброшенной из жизни. Человеком без определенного места жительства. Аномальным явлением. Бомжом.

Она просидела несколько часов в парке над рекой, читая купленную на лотке книгу. Там же, в парке, перекусила печеньем. Если бы ее спросили, о чем книга, она не смогла бы ответить, мысли ее были в другом месте…

Глеб проспал около четырнадцати часов и проснулся глубокой ночью от приснившегося кошмара. Мокрый от пота, с колотящимся сердцем, он попытался встать и застонал от боли. И понял, что это был не сон. Он рывком сел на постели, не обращая внимания на боль, ощупал лицо, плечи, повязку из грубого холста… и окончательно, до последней детали, вспомнил все. Сначала голос человека, тонкий, со всхлипывающим хохотком в конце фразы, потом его лицо – молодое, с ямочкой на подбородке… Черты этого лица всплывали поочередно: зеленоватые глаза, веер моршинок вокруг глаз, твердый подбородок, ямка, мужественное молодое лицо… родинка у виска… правого? Левого, кажется. Несколько веснушек на переносице… ухмылка, довольно неприятная… Что было потом? Он искал Олю… Потом они подрались. Глеб вспомнил, как бесконечно долго он копал яму, а потом сбросил туда мертвого человека… Мертвого? Убитого? Кем убитого? Он, Глеб Кучинский, врач и гуманист, убил человека? Как? Почему? Защищаясь?

Он помнил, как бросился на того человека, как тот ударил его ногой в живот, и он отлетел к стене и кажется потерял сознание… Потом пришло ощущение холодной воды, выплеснутой в лицо… Потом он сидел или лежал на полу, кровь была вокруг, а дальше пустота… словно в фильме, который он смотрел, недоставало нескольких кадров, вырезанных ножницами цензора… И сразу могила… Нет, был еще Старик Собакин, недовольно заворчавший, когда он брал из сарая лопату… Потом боль в сломанных ребрах… Тяжелая связка ключей, которую он вытащил из кармана убитого… почему убитого? Он, Глеб, никого не убивал… да и как? Как он мог убить?