— Не знаю. Но мастерскую — это вряд ли.

— А что тогда? — Она оперлась на локоть и смотрела на него.

Он пожал плечами; на ум пришли рассказы Престона.

— Может, путешествовать. Путешествовать и заниматься серфингом.

— Тебе это так нравится?

Он кивнул.

— Ну а ты? Чего хочешь ты?

— Я бы тоже хотела поездить, посмотреть разные места.

— А потом?

Она пододвинулась к нему. Ответила не сразу.

— А ты не будешь смеяться?

— Нет.

— Я мечтаю дрессировать лошадей.

Он молчал.

— Думаешь, это глупо?

— Нет.

— Моя мать думала, что это глупо.

— А ты в лошадях разбираешься?

— Я научусь. А вот ты думаешь, у меня ничего не выйдет.

Он покачал головой.

— Нет, ты так думаешь. Я по голосу поняла.

— Ничего подобного. Ты сможешь. Если захочешь.

Снова они помолчали. Айк смотрел на их освещенные солнцем босые ноги. Он чувствовал приятную истому. Комната стала оранжевой, потом розовой — где-то за окном солнце двинулось к океану. Мишель встала и пошла к раковине попить. Когда она вернулась, Айк сидел на постели. В мягком закатном свете он видел ее профиль.

— Дурацкая это, наверное, затея, — сказала она.

— Какая?

— Да эти лошади. Мечта маленькой девочки. Идиотизм.

Айк встал, взял ее за плечи. В том, как она это сказала, было что-то невероятно волнующее.

— Да брось, — проговорил он, — ты ведь молодая. Ты можешь делать все. Все, что взбредет тебе в голову.

И, сказав так, Айк вспомнил Престона. Именно эти слова байкер говорил ему.

В конце недели надо было снимать швы, и Айку пришлось выйти из дома. Мишель была на работе, и до больницы он добирался на автобусе. За всю неделю он первый раз решился выйти на улицу, и за каждым углом ему мерещился Моррис.

После того как снимут швы, он хотел навестить Престона, но, когда момент настал, все никак не мог набраться смелости. Айк слонялся возле больницы, надеясь, что сумеет наконец решиться и войти. Он зашел в туалет и посмотрел на себя в зеркало. Шрам над правым глазом, прямо рядом с бровью, почти не был виден. Айк надеялся, что шрам придаст ему вид более мужественный и он уже не будет похож на чертовски симпатичного парнишку, как однажды назвала его сестра. Но он и без того уже достаточно возмужал. Волосы, теперь густые и волнистые, отросли и закрывали уши, кое-где их выбелило солнце. Рассматривая свой загар, Айк подумал, что стал немного шире в плечах — наверное, сказались занятия серфингом. Он все равно был очень худой, что верно, то верно, но выглядел сейчас намного лучше. Может, все дело в том, что он стал больше похож на местных парней и уже не так смахивал на деревенского простачка. Интересно, приглянулся бы он Мишель, если бы остался прежним? Просто удивительно, как в этом городе непременно надо быть на кого-то похожим — на панка, серфера или байкера, — только бы не на «вшивого деревенщину».

Айк проторчал в туалете довольно долго. Он все думал о Престоне, вспоминал, как тот стоял у входа в бар, за спиной Морриса. Эти мысли не столько злили, сколько смущали. Айк никак не мог избавиться от ощущения, что в чем-то виноват. Видимо, он сам каким-то образом дал повод, хотя никак не мог взять в толк какой. Наконец он вышел наружу и отправился в стационар. Медсестра оказалась толстухой с рыжими волосами, торчащими из-под шапочки. Когда она двигала пальцем по списку, разыскивая в нем Престона, Айк поймал себя на том, что думает о матери Мишель. Неужели и для этой тетки главная радость в жизни — нализаться в дым и завалить в койку шестнадцатилетнего оболтуса?

— Двести четырнадцатая, — сказала она, не глядя на него, и двинулась по коридору к тележке с халатами и хирургическими масками. Там была тяжелая серая дверь, а на стене маленькая красная лампочка.

— Наденьте, когда пойдете внутрь, — сказала она, — у него на одной руке заражение. Надолго к нему нельзя. Он ведь только что перенес операцию. Позавчера. Пластину в голову поставили.

Айк надел халат поверх футболки и джинсов, а потом еще маску и перчатки. Чувствовал он себя очень неудобно. В маске было жарко. Медсестра открыла дверь, и он прошел в палату. Там было прохладно и сумрачно. Две кровати из трех пустовали. Престон лежал на той, что была дальше всего от двери, и, казалось, спал. Айк тихонько подошел к нему. Руки Престона лежали поверх одеяла, ладонями вниз. Одна была просто перевязана, а другая помещена во что-то вроде пластикового пакета, из которого на пол спускалась прозрачная трубка.

На голове у Престона была зеленоватая шапочка, закрывавшая бинты. Узнать его было почти невозможно. Кожа вокруг глаз вздулась и почернела, на нос наложены швы. Айк опустился на жесткий стул, стоявший возле кровати. Он посмотрел на своего друга и уставился на жалюзи, сквозь которые пробивались полоски света. В комнате пахло лекарствами, и Айк поправил маску. Он чувствовал, что лицо у него вспотело. Когда он снова взглянул на Престона, то увидел, что голова на подушке слегка повернулась и один глаз словно бы косится на него. Белок глаза был темно-красный, так что зрачка почти не было видно. Айк вдруг испугался, что сейчас или расплачется, или его вырвет прямо на пол. К горлу подкатил комок. Но он не успел ничего сказать — Престон уже снова смотрел в потолок.

Айк поднялся. Комната вокруг него медленно колыхалась. Он шагнул вперед и коснулся руки Престона. Рука была большая и жесткая. Рукава рубашки были закатаны над локтями, и Айк видел его татуировки. Престон ничего не говорил, не поворачивал головы. Непонятно было, видит он его или нет. Айк сжал предплечье Престона.

— Мне очень жаль, — сказал он.

Престон сглотнул. Казалось, это стоило ему больших усилий. Он моргнул, и Айк увидел прозрачные капельки в уголках его глаз. У Айка у самого защипало в глазах. Ком в горле мешал выговорить хотя бы слово.

— Я еще приду, — пробормотал он, — я буду здесь.

Выйдя из палаты, он стащил с себя перчатки и маску, скомкал их вместе с халатом и бросил в стену. Уборщица неодобрительно посмотрела на него, но ничего не сказала. И не думая извиняться, Айк повернулся и пошел по коридору, толкнул тяжелые двери и шагнул в ослепительный свет.

— Ты был прав насчет Марши, — сказала Мишель.

Был полдень. Айк всего лишь час назад вернулся из больницы.

— Она говорит, ты похож на девушку, которая работала с ней в магазине одежды. Говорит, что ее звали Эллен. Я спросила, где сейчас Эллен, но Марша сказала, не знает. Вроде бы слышала, что она куда-то уехала. Но может, нам самим сходить в тот магазин, узнать…

— Плюнь.