— Привет! — крикнула я. — Вы никогда не угадаете, что случилось!

Мама вылетела из кухни и сжала меня в объятиях так крепко, что у меня чуть не сломались ребра.

Потом она отодвинулась от меня. Ее лицо было красным и мокрым от слез.

— Слава Богу, с тобой все в порядке!

Я посмотрела на нее, потом на папу, который стоял в дверном проеме и выглядел как потерявшийся щенок.

— Конечно, со мной все в порядке. Что может со мной случиться?

— Где ты была? — спросила мама. — Я чуть с ума не сошла, так волновалась!

— Гуляла. Я же предупредила папу.

— Это было несколько часов назад, зайчик, — ответил папа.

— Ну да, я шла, шла, а потом оказалась в центре Нэшвилла. Затем я услышала, как девочка зовет на помощь, потому что ее маленькая собачка убежала и чуть не попала под машину, и я…

Мама набросилась на папу, как умалишенная.

— Видишь? Что я тебе говорила, Ян?

Папа поднял руки.

— Холли, успокойся, с ней же все в порядке!

— Мама, — сказала я, потянув ее за рукав, — давай я расскажу тебе, что случилось дальше. Я как раз подошла к самому интересному месту.

Не обращая на меня внимания, мама сказала:

— Ты не понимаешь? Это не дома! Одно дело Уальд-Кэт-Ков или даже Хармони-Гэп. Там Эбби могла бы отправиться исследовать местность на целый день. Но не здесь!

— Но, мама…

Мама посмотрела на меня.

— Иди в свою комнату, Эбигейл Андреа Уистлер, — сказала она резко.

Позже тем же вечером мама пришла ко мне в комнату.

— Можно, Эбби?

Я отложила в сторону «Лесси возвращается домой».

— Если ты не будешь кричать на меня, заходи.

Мама шмыгнула носом и вытерла глаза.

— Прости, дорогая, — сказала она. — Просто я очень испугалась.

Она залезла ко мне на кровать и обняла меня, чего уже очень давно не делала. Меня это потрясло, и я молча слушала биение ее сердца.

Наконец мама попросила:

— Расскажи мне окончание своей истории, Эбби.

И я рассказала.

Я рассказала ей о поездке на лимузине и о том, что в доме Чейен большие белые колонны не только снаружи, но и внутри.

— И знаешь что, мама? У Чейен в комнате есть маленькая кухня, и ванна, и даже камин!

— Не может быть, — сказала мама.

Потом я рассказала ей, как много общего у нас с Чейен и как она тоже скучает по дому в деревне.

— Сплетничать нехорошо, правда, мама?

Хлопнула дверца машины, и послышались какие-то тихие голоса. Тэм поднял голову и прислушался.

Он побежал вверх вдоль реки по свежевыпавшему снегу. Может, старая женщина вернулась? Тогда она накормит его обедом и погладит по голове. Прошло уже два дня с тех пор, как ее увезли и в доме закончился корм.

Пес услышал имя, которое звучало почти так же, как его.

— Сэм! — доносилось из дома.

Тэм остановился на краю леса. Это был не ее голос.

Доктор Притчет сложил руки рупором и позвал еще раз:

— Сэм! Ко мне, Сэм!

Рэндал провел рукой по волосам.

— Черт возьми, да откуда я мог знать, что у моей матери есть собака? Она никогда не говорила об этом. И я уверен, что не видел у нее в доме пса.

— А когда вы последний раз навещали свою маму? — спросил доктор Притчет.

Рэндал пожал плечами.

— Да где-то за пару недель до Рождества. Приезжал на пару дней.

Ветеринар ничего не сказал, глядя на крыльцо.

Рэндал показал на следы на снегу.

— Похоже, он был здесь. Может, он бродит где-то рядом, охотится на кроликов или еще на кого-нибудь.

Ветеринар покачал головой.

— Это шотландская овчарка, а не охотничья борзая. Шотландские овчарки не охотятся. — Он присмотрелся к следам. — Если он недалеко, то почему не подходит к нам? Боже, твою маму разобьет паралич, если мы не найдем этого маленького пса. Она очень к нему привязалась.

Тэм наблюдал за тем, как два человека поднялись на крыльцо. Если бы старый мужчина был один, пес подошел бы к нему.

Но там был еще и высокий темноволосый мужчина. Тот самый, который кричал на него и запустил в него поленом. Как бы ни был Тэм голоден и одинок, он никогда не покажется на глаза этому человеку. Никогда. Пес повернулся и пошел по своим следам обратно к реке.

Когда сумерки опустились на долину, Тэм вернулся к дому. Машина уже уехала, а в доме не было слышно никаких звуков. Запах обоих мужчин почти развеялся.

Входная дверь была закрыта.

Тэм гавкнул. Так он делал всегда, живя в другом доме — в большом белом доме на вершине холма, — когда хотел зайти. Кто-то всегда открывал ему. На этот раз никто не открыл. Тэм гавкнул еще раз, громче. Потом он начал царапать дверь. После этого всегда следовали слова:

— Нет, Тэм! — Но дверь ему открывали в любом случае. Только не в этот раз.

Пес спустился по ступенькам и обошел дом с другой стороны. Иногда старая женщина заходила и выходила через эту дверь. Там тоже было закрыто, и сколько бы Тэм ни лаял и ни царапал эту дверь, она не открывалась.

Он вернулся на крыльцо. Пес прожил в этом доме больше двух месяцев. Женщина всегда была здесь. Здесь всегда были еда и тепло. Сейчас в доме было пусто. Из трубы не струился дым, в окнах не горел свет.

Тэм лег на коврик у двери. Пес недоумевал. Он снова и снова лизал свои лапы, это отвлекало его ненадолго от мыслей о голоде, который грыз его живот. Тэм слышал, как сипуха охотится далеко в полях. Тявкала лисица. Дул холодный ветер. Тэм заскулил и свернулся калачиком, накрыв нос хвостом.

Проснувшись на следующее утро, пес отряхнулся и потянулся. Тонкая паутинка ночных снов все еще не отпускала его и спряталась глубоко в сердце. Во сне он смотрел на широкую долину с высоты крыльца, слышал мелодичный голос девочки, его девочки, зовущей:

— Тэм! Ко мне, Тэм! — Голос, поднимающий его и несущий в тепло ее рук.

Пес спустился с крыльца и встал посреди двора. Его влажный черный нос нюхал воздух. Ветер с юга нес определенную сладость. Тэм сделал два неуверенных шага к дому и застыл в нерешительности. Пес завыл.

Потом в нем выросло другое чувство — тоска по семье. Оно толкало его, как стрелку компаса. Тэм оглянулся на дом. Здесь его ничего не держало. Эта старая женщина не была его семьей, и койот тоже не был его семьей. Семьей была его девочка. Он принадлежал только ей.