class="p1">Гестаповец выпустил из рук кулек, повернулся и, четко, точно на параде, отбивая шаг, вернулся к девушке.

— Пора на работу, — сказала Катя. — Начальник приказал быть в полицейском управлении не позднее тринадцати часов. Держите вашу лейку. Надеюсь, я получу этот снимок.

— Мне есть приятно делать вам приятно… Я буду провожать фрейлейн.

Гестаповец взял Катю под руку…

Когда они скрылись за углом, Кротов взглянул на продавца вишен. Старик накрыл корзину зеленой тряпицей и, ухмыляясь в бороду, пошел прочь.

…Остаток дня Егор работал с таким рвением, что учитель не удержался и сказал:

— Вы, кажется, забыли, на кого стараетесь?..

— Сегодня можно! — ответил Кротов. — Очень разуважил меня немецкий лейтенант. Я, брат, всегда плачу добром за добро. — И, счастливый, он сунул руку в карман, чтобы еще раз убедиться: кулек из-под вишен цел, значит, список имен в его распоряжении.

* * *

В субботу пятнадцать колхозниц стояли у лагеря, ожидая коменданта. Они хорошо помнили наставления Александры Ниловны:

— Главное, бабоньки, чтобы радость на лице была. Как услышишь, что "твоего" вызывают, — бросайся к нему! Хочешь — плачь, хочешь — смейся! И, главное, по имени называй!

А накануне, вечером, пятнадцать военнопленных заучивали свои имена и имена своих "жен" и "матерей". Лежа на нарах, пленный твердил:

— Иван Макарыч Свирид… Иван Макарыч Свирид… Жена Марья Васильевна Свирид… Марья Васильевна…

На соседних нарах чей-то молодой голос шептал:

— Поляков Петр Гаврилыч… Мамаша — Александра Ниловна… Александра Ниловна… Петр Гаврилыч Поляков…

Переходя от одного к другому, Кротов спрашивал:

— Фамилия? Имя? Отчество? Как зовут жену? Как зовут мать?

В субботу утром всем вызванным к коменданту Егор дал последнее наставление.

— Пусть никто самовольно из деревни не уходит. Не для того вас освобождают. Живите пока в Зоричах, помогайте бабам вести хозяйство и ждите приказа.

КТО ОН?

Все прошло благополучно, никто не сбился. Выпущенные из лагеря военнопленные жили теперь в Зоричах, работали в поле и ждали приказа об уходе в лес.

— А почему вас не освободили, дядя Егор? — спросил Юрась.

— Значит, не пришло время. Наше дело партийное: где прикажут, там и находимся. Да и с тобой расставаться жаль, — усмехнулся Кротов, и было непонятно, говорит он всерьез или шутит. — Давай уж вместе отсюда…

— Но когда же? Когда?

— Скоро. Потерпи. Хочу тебя спросить: почему батька твой вести о себе не дает? Ни разу не пришел к проволоке. И на площади Соборной не показывается…

Плечи Юрася вздрогнули.

— Нет у меня отца, — с трудом выговорил он.

— То есть как это нет? Ты же сам говорил, что отец у тебя в Зоричах.

Юрась не выдержал. Глотая слезы, он рассказал все.

— Горькое горе при живом отце сиротою быть. Не знаю я, чем тебя и утешить. Скажу только еще раз: держись за Егора Кротова.

Весь этот день Кротов не отходил от Юрася. Но мальчик словно не замечал своего нового друга, думая о чем-то своем. Горестное выражение его лица не давало Кротову покоя.

— Есть у меня задумка, не знаю, говорить ли тебе…

— Как хотите… — вяло сказал Юрась.

— Дело рисковое, брат, — Кротов пытался возбудить в мальчике любопытство. — Могут и прикладом огреть.

— Что я должен сделать? — оживился Юрась.

— Упасть.

— Как — упасть?

— Обыкновенно. В общем, так… Кусты по дороге в Гладов помнишь?

— Где проселочная дорога пересекает шоссе?

— Точно. От тебя требуется немало… Повторяю, можно получить прикладом… Нет, не буду я тебя в такое дело ввязывать…

— Вы мне не доверяете, да? Думаете, если у меня отец…

— Замолчи! И чтобы я не слышал такое! Завтра пойдешь в колонне последним. Будешь толкать телегу вместе с Азаряном. Позади вас будет только один конвойный. Шагов за пять до перекрестка — падай! Ясно, к тебе подбежит конвойный. Задержи его любым способом. Всего на одну минуту! Скажи, что нога подвернулась или голова закружилась, короче, говори что хочешь, лишь бы отвлечь немца…

— А что потом? Я упаду, а потом, что будет?

Кротов укоризненно хмыкнул:

— Когда надо, узнаешь. А сейчас скажу одно: если пройдет все гладко, значит, мы и в плену — солдаты, и в плену сражаемся!

— Я сделаю все, что нужно, — сказал Юрась и добавил. — А насчет приклада мне батя… мне один человек говорил, что от отбивки коса только острее становится…

Как всегда, телегу сзади подталкивали два заключенных. На этот раз вместо Кротова рядом с Юрасем был Азарян. Юрась не сразу признал его, — он впервые увидел Азаряна без повязки. Лишь теперь можно было понять, как измучен и истощен этот человек. Даже свалявшаяся под повязкой черная борода не могла скрыть его страшной худобы. Только кровоточащая рана на лбу да большие черные глаза делали живым это землистосерое лицо.

— У вас кровь над бровями, — испуганно сказал Юрась, толкая телегу. — Надо перевязать.

— Не надо! — Азарян скосил на мальчика блестящий круглый глаз. — Прошу тебя, молчи. Не обращай внимания…

Юрась умолк. Он слышал за собой цоканье сапог конвойного. От усталости, голода и непосильной работы пленные по дороге в Гладов часто валились с ног. Первым к упавшему подбегал долговязый конвойный Краус. Он ударял пленного прикладом, выкрикивая одну и ту же фразу:

— Не лежи на земле, получишь насморк!

Юрась оглянулся, — за его спиной шел Краус.

До перекрестка дорог, где начинались кусты, оставалось немного. Вот уже показались две трепещущих осинки, а вот и деревянный настил через ров. Отсюда до проселочной дороги всего несколько метров. Через минуту надо падать! Юрась попытался найти взглядом Кротова. Но тот шел далеко впереди. Вот и проселочная дорога. По ней тихо движется грузовик. Должно быть, водитель ждет, когда пройдут пленные, чтобы выехать на шоссе. Пора!

Юрась упал прямо под ноги Крауса. От неожиданности фашист дернулся в сторону, но, тут же поняв, что случилось, стукнул мальчика прикладом по спине. Удар был несильным, немца отвлекло непредвиденное событие: с проселочной дороги на шоссе въехал грузовик и остановился, заслонив от конвойного остальных пленных.

— Буду стрелять! — заорал Краус, бросаясь к водителю, но, вспомнив о мальчишке, кинулся обратно. — Вставай! — И он снова ударил его прикладом.

Юрась медленно поднялся с земли.

— Голова закружилась, — сказал он по-немецки.

По-прежнему на шоссе тарахтел грузовик. Краус, тряся автоматом, заорал водителю грузовика:

— Прочь с дороги!

Машина рванулась с места, пересекла шоссе и покатила дальше. Лица шофера Юрась не успел разглядеть. Он увидел только надвинутую на лоб кепку, из-под которой выбивался буйный рыжий чуб.

— Догоняй телегу! — приказал Краус. — Бегом! Ну!

Юрась затрусил по дороге. За спиной он слышал тяжелое дыхание