В глубине его сознания тут же проснулся контрразведчик.

– Да нечего рассказывать. В Гражданскую войну был отчаянно молод, чтобы участвовать в боевых действиях. Сирота казанская. Не поверишь, но я именно оттуда. Родители, подозреваю, были из бывших, но это не проверить, документы не сохранились. Остались смутные воспоминания, из которых явствует, что мои родные были никакие не пролетарии. Два года в детском доме, путевка в большую жизнь, работа на заводе. Поступил на картографический факультет, окончил, потом оказалось, что все напрасно, не мое. Пошел в кавалерийское училище. Служил на Дальнем Востоке, в Средней Азии, сменил воинскую специальность. Перед началом войны оказался в Сибири. Когда все началось, подал рапорт об отправке на фронт, но его не удовлетворили. В действующую армию попал только в сорок четвертом. Сразу ранение, месяцы в госпиталях. В Берлин нашу часть ввели, когда боевые действия уже закончились.

– То есть ты фактически не участвовал в этом кошмаре?

– Выходит, так.

– Ты коммунист?

– Нет. Состоял в комсомоле, но вышел по возрасту. А почему ты спрашиваешь?

– Да просто любопытно. Для нас все, что касается Советского Союза, – страшная тайна. Как будто другая планета, где все такое загадочное, необычное. Про вашу страну рассказывают ужасные вещи. – Дженни перекатилась по кровати и прижалась к нему. – Общаюсь с тобой и вижу, что ты нормальный человек, спокойный, сильный, надежный. Я до сих пор под впечатлением, как ты расправился с той троицей негодяев. Тебя не подвергали репрессиям?

«Кажется, начинается», – подумал Градов и ответил:

– Меня однажды чуть не арестовали. Это было в тридцать девятом, я еще служил в Ташкенте, был заместителем командира артиллерийского дивизиона. Предъявили вздорные обвинения в создании какой-то контрреволюционной организации, заставили написать рапорт об увольнении со службы. Но пришла директива из Москвы убавить прыть, а то от армии ничего не останется. Дело заводить не стали, рапорт порвали, а через неделю все отделение НКВД, которое курировало нашу часть, в полном составе отправилось под арест. Новый нарком Берия стал наводить свои порядки. Родни у меня не было, только бывшая жена. Ее родители отправились в колымские лагеря без права переписки. К ним прилепили клеймо врагов народа. Саму Ларису тоже арестовали, как и ее нового мужа. Я не знаю, чем это закончилось. Меня перевели в другой военный округ. В картотеке НКВД давали дежурные отписки. Я даже не знаю, живы ли они сейчас.

– Какой ужас, – сказала Дженни. – Я в шоке. Разве можно так жить. Ты ведь понимаешь, что в вашей стране хватают людей без причины. Их расстреливают, гноят в тюрьмах просто так, без всякого объяснения, только для того, чтобы держать в страхе.

– Да, я понимаю. Но причина есть, просто она очень глубоко спрятана. Ее не может не быть.

– Сколько людей еще должно погибнуть, чтобы все узнали причину? Прости, но в нашем западном обществе такое невозможно. У нас все институты работают на благо людей. Существует такое фундаментальное понятие – права человека. Да, есть преступность, отсталость в мышлении, другие недостатки, но чтобы такая повальная охота за собственным народом!..

– Зачем ты об этом говоришь, Дженни?

– Ты живешь и не знаешь, что будет с тобой дальше. В любую минуту могут прийти карательные органы и увести тебя с собой. Они даже причину придумывать не будут. Думаешь, что вы выиграли войну, Сталин прослезится и даст народу свободу. Наивно так считать.

– В нашей стране никогда не было свободы.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Ты очень нравишься мне, Влад. – Она напряглась, подняла голову. – Больно думать, что с тобой случится то, что произошло с миллионами ваших людей. Неужели ты не хочешь жить нормальной свободной жизнью? Вы победили в войне, ты отдал свой долг Родине и больше ей ничем не обязан. Поедем со мной, я увезу тебя в Лондон, мы будем жить вместе. Можем уехать в какой-нибудь приморский городок, купим себе домик, заведем ребеночка.

На краткий миг Владу показалось, что она не лукавит, действительно этого хочет. В уши ворвался шум прибоя. Вот крыльцо, нависающее над берегом, забавная собака, бегающая по песку. Рядом женщина. Он ее обнимает. Волосы, струящиеся по ветру, щекочут кожу. Избавиться от наваждения оказалось непросто. Так вот как работает западная вербовка.

Женщина лежала под боком, гладила живот, вероятно, чувствовала, что происходит у него на душе.

– Да, я этого хочу, – сказал он каким-то каменным голосом.

Дженни перекатилась по кровати, оседлала его, стала осыпать лицо поцелуями.

«Интересно, я хоть немного ей нравлюсь?» – задался Градов резонным вопросом.

– Давай не будем сейчас об этом. – Дженни правильно делала, что не спешила, не будила подозрения. – Это делается не так быстро, Влад. Я тоже этого хочу, готова провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Но если ты просто к нам придешь – я имею в виду наши специальные органы, а не мою канцелярию, – то над тобой посмеются, и ты никогда не получишь гражданство. Тебе придется предложить взамен что-то полезное для органов. Этим ты расположишь к себе наше правительство, тебя будут уважать и ценить. Я не знаю, в этом не специалист, но если хочешь, могу похлопотать за тебя. Однако это будет не сегодня, наверное, даже не завтра. Наступит утро, и ты опять пойдешь на службу. Давай спать, Влад, поздно уже. Прижмись ко мне, представь домик у моря. Там живем мы с тобой.

Он обнял засыпающую женщину, но думал о другом.

«Слишком быстро все у них происходит. Вторая встреча, и уже большая любовь, домик у моря. Что-то новенькое – давать клятву верности после второго свидания. Неужели я показался ей таким лопухом? Даже обидно».

Но обнимать эту девушку было приятно. Она уснула в его объятиях, и вскоре он тоже провалился в пучину.

Под утро ему захотелось по нужде. Он выбрался из кровати, натянул штаны. Можно было не делать этого, но ох уж эта врожденная стыдливость.

Градов сидел на кровати, таращился в окно. Небо помалу светлело, близилось утро. На часах половина пятого, можно было еще поспать. Заворочалась девушка, провела рукой по простыне, испугалась, что его нет, стала просыпаться. Он погладил Дженни по руке, та успокоилась, снова засопела.

Влад поднялся, на цыпочках припустил в ванную. Там задержался. Было о чем подумать.

Вроде стукнуло что-то или ему показалось. Он навострил уши. Звук не повторился. Возможно, форточка захлопнулась от порыва ветра. Майор успокоился.

В спальню он возвращался на цыпочках, чтобы не разбудить Дженни. Переступил порог и почувствовал, как свежий воздух гуляет по комнате. Форточка