– Ладно.

Между ними повисает молчание, он смущенно почесывает в затылке. Ей не то чтобы неловко. Она привыкла к молчанию, дорожит им, как единственным другом, если не считать Бедокура. Но Уэстон, то есть Уэс, относится к нему настороженно и беспокойно, как какое-нибудь лесное существо.

А потом она видит, что его осенила идея. Его брови взлетают, лукавая улыбка приподнимает уголки губ. Он придвигается ближе, и она остро сознает, что он почти закинул руку ей на плечи. Маргарет с трудом подавляет в себе порыв отстраниться. Фантомное ощущение его руки на ее коже является к ней, как медленно проступающий синяк. Эта боль вызывает у нее в равной мере влечение и ненависть.

– Так… – начинает он. – А известно ли вам, что вы так и не представились мне как полагается? Ваше имя Маргарет, верно? Так вы назвали себя, когда знакомились с моей семьей.

Маргарет. Ей нравится, как звучит в его устах ее имя, как он намеренно задерживает его между зубами и как городской акцент смягчает обе «р». Никто не зовет ее Маргарет, даже когда она об этом просит. Она кивает, вдруг обнаружив, что растеряла все слова. Как ему удается так легко конфузить ее?

Решив подвергнуть анализу чары, которые он на нее напускает, она жадно всматривается в его черты. Его всклокоченные волосы имеют тот же лоснистый черный цвет, что и порох, глаза узкие, опушенные темными густыми ресницами. Когда он улыбается, видна тонкая щелочка между передними зубами. Он в самом деле симпатичен – не то чтобы он нуждается в признании, но соглашаться с этим ей немного досадно.

Понизив голос, он интересуется:

– Так как же мне можно называть тебя? Пегги?

Чары моментально рассеиваются, и Уэстон Уинтерс вновь превращается в нахального мальчишку, который поселился в комнате для гостей дома ее матери.

– Нет.

– Мардж?

– Ни в коем случае.

Он смеется.

– Ладно, ладно. Значит, Маргарет. И ты не хочешь быть алхимиком. А кем же ты хочешь быть?

– Снайпером. – Она понятия не имеет, что побудило ее так ответить, но о своем ответе она сожалеет мгновенно. Ничто не вызывает в Маргарет такой ненависти, как когда на нее глазеют. Если она чему-нибудь и научилась в жизни, так это становиться незаметной ради выживания.

– Снайпером, да? Хочешь пойти в армию?

– Нет. Не совсем. – Об этом она думала, но у нее нет ни малейшего желания отдавать свою жизнь за страну, у которой не нашлось для нее любви.

Так чего же она хочет? Маргарет представляет, как дышит запахом влажной земли и хвойного леса. Ветер ласково ворошит ее волосы, влажный туман капельками повисает на ресницах. Грохот выстрела и лай гончей. Если бы она могла позволить себе думать только о себе и получить все, что хотела, ее желание выглядело бы вот так. Она сама, в красной охотничьей куртке, с венком из лавровых листьев и клочком белого меха так высоко на пьедестале победителя, что могла бы наступить на ухмыляющееся лицо Джейме Харрингтона.

– Думаю, победы будет достаточно, – говорит она.

– А что потом?

– Не знаю. Так далеко я не заглядывала.

– Как это… практично.

– Да? А по-моему, нелепо.

– Нет. Не нелепо. – Он старается сохранить серьезное выражение, но искренний, полный решимости огонь в его глазах делает его моложе и почти милее. – И потом, мечтам необязательно быть практичными. Именно поэтому они и называются мечтами. А теперь наши мечты – жить и умереть вместе.

– Вместе…

Совершенно чуждое ей понятие.

Он усмехается.

– Ты и я против всего мира, Маргарет.

Ей не нравится, как от этого объявления у нее щемит в груди. Да, их судьбы связаны, но что пугает ее сильнее – чувства, которые он пробуждает в ней: вот эту робкую надежду и ужасное томление. Это все равно что стоять на самом краю скалы, выставив за него мыски. То, что лежит далеко внизу, мрачностью и непостоянством сравнимо с морем, и если она позволит себе сдаться, ей известно, что подхватить ее будет некому.

Уэс и его мечтания, решает она, и вправду опасны.

Из-за Маргарет он нервничает.

Уэс наблюдает за ней сквозь запотевшее стекло телефонной будки, ожидая, пока Хон ответит на его звонок. Она сидит на скамье лицом к гряде округлых холмов, где за низкими каменными оградками пасется целая армия коз. Выражение ее лица недоступно пониманию, как исследование алхимика, глаза кажутся стеклянными, как у куклы, но он постепенно начинает постигать ее язык. Это напряжение ее плеч. Взгляд, мгновенно реагирующий на каждый внезапный звук. То, как она собирает и вновь распускает волосы.

Даже когда она встревожена, каждое ее движение отличают точность и машинальность странного гипнотизирующего свойства. Она как раз собирает волосы в пучок одной рукой и встряхивает черепаховой заколкой как оружием, держа ее в другой, когда Хон наконец берет трубку.

Договорившись, чтобы их отвезли, и закончив разговор, Уэс подтаскивает свой чемодан к ненадежному насесту Маргарет. Ему, наверное, следовало бы нервничать гораздо сильнее, ведь им предстоит еще успеть записаться на охоту вовремя. Но его чувство времени всегда немного отличается от чувства других людей, и потом, мало толку беспокоиться о том, чем он не в силах управлять.

– Расслабься, – он мотает головой, указывая подбородком на башню с часами. Ее циферблат светится, словно полная луна в беззвездном небе. – Сейчас всего половина девятого. Мы успеваем.

Последний ночной поезд пробуждается от дремоты, надрывно свистит, заглушая ее ответ. Отваливая от станции, он кряхтит, тащит за собой хвост дыма и разгоняет сырой застоявшийся воздух. Полы одежды Уэса прикрывают от ветра колени, из пучка Маргарет выбивается несколько прядей. Они льнут к ее губам, те поджимаются с обычной для нее бесстрастностью. Уэс подумывает, не отвести ли волосы рукой – и не отхватит ли она ему палец, если он замешкается. От этого порыва он внутренне содрогается. Еще никогда в нем не вызывала такого ощущения собственной испорченности такая банальность, как волосы.

Когда ветер утихает, а гудок поезда становится еле слышным посвистом вдалеке, она говорит:

– Ему понадобится не меньше полутора часов, чтобы добраться сюда.

– И еще полтора, чтобы вернуться, – беспечно отмахивается он. – Значит, у нас в запасе все равно остается еще тридцать минут.

Ее, по-видимому, не впечатлили и не успокоили эти выкладки, поэтому дальше они ждут в мрачном молчании, а вокруг них сгущается холод. Ворон садится на ближайший столб ограды и испускает такой истошный крик, что у Уэса душа чуть не покидает тело. Маргарет даже не вздрагивает.

Ему уже кажется, что он сейчас сойдет с ума, как вдруг часы бьют десять. А через несколько минут слышится рокот мотора, и он чуть не плачет от облегчения. Затем из темноты выскакивают слепяще-яркие фары, как широко раскрытые желтые кошачьи глаза. Пока гладкая черная машина Хона подруливает к бордюру, Уэс хватает свою сумку.