Болек внимательно посмотрел на сестру. Когда ему было шестнадцать, а ей и того меньше, всё долгое волжское лето он ходил за ней по пятам. Он написал её имя на всех лодках, отправил его с воздушным змеем в небо, водрузил на затопленную колокольню. Но подвиги не уменьшали, а только разжигали стыд за собственную нелепую, не достойную счастья личность.

Тем страшнее было узнать о Сониной дружбе с белобрысым Артёмом. Он был из «богемной» семьи, купившей в их городке дачу с причалом, и уже снялся в парочке сериалов. И хотя иногда деревья, травы и прочие силы природы приносили Болеку весть из «подземных источников», что Соня тоже любит его, он не мог им поверить.

Лето заканчивалось, потекли дожди, перемежаемые слабым солнцем. После дождя дворик наполнял грустный запах флоксов. Софья склонялась, осторожно приподнимала цветочную головку «за подбородок» и окунала в неё лицо, как в полный слёз платок.

В последний день накануне отъезда в Москву она купила в киоске несколько толстых тетрадей и, усадив Болека рядом с собой на лавку у крыльца, весь вечер готовила ему «приданое» на грядущую осень и зиму. У бабушки было полно цветных лоскутов. Если обернуть обложку тканью, через двадцать минут работы иголкой простая тетрадь превратится в достойное хранилище шедевров.

Тетради не годились для школы, но для вольных записей в самый раз. Когда работа была закончена, Болек с подарком остался на лавочке, а Соня направилась к пристани. Там, покуривая на перевёрнутой лодке, её ждал поклонник.

Тем же вечером Болек сел в лодку и, отплыв порядочно, отправил тетради на дно Волги. Он так сильно желал, чтобы Соня в него влюбилась, и так ясно видел свой проигрыш, что категорически не понимал, как сумеет с этим справиться. И всё-таки знал, что сумеет. В нём пел голос раненой, но живой человеческой гордости, чувство собственного достоинства, смятое первой любовью, но не убитое. Вскоре оно высвободилось из-под спуда и предложило ему высокую цель.

Ранним утром, не спросив у бабушки разрешения и не простившись, Болек сбежал в Москву к матери и сообщил ей своё решение. Мать, остававшаяся в России исключительно из-за сына, торжествовала. Сбылась её мечта. Через год они уехали на её родину в Польшу. Ей удалось сохранить работу в посольстве, а Болеслав стал студентом Варшавского университета.

Всё это Болек вспомнил мигом и улыбнулся.

– Слушай, Соня, а ты была в меня влюблена? Тогда, у бабушки?

Софья резко обернулась и ответила чужим голосом:

– Влюблена? Вот ещё! У меня же был Артём!

– Ах Артём… Я и забыл! – кивнул Болек. Софьина реакция понравилась ему. – Пойду погуляю, проветрюсь, – сказал он, поднимаясь из кресла и потягиваясь. – Голова вроде получше!

– А как же насчёт курса для тренеров? – растерялась Софья. – Нам надо определиться!

– Соня! Мы всё сделаем, но не сейчас, – сказал он, подхватывая пальто. – Со мной творятся дивные вещи, я не хочу их упустить. – И, полюбовавшись Софьиным смятением, вышел.

* * *

Досадуя на дурацкую смесь беспокойства, неловкости и надежды, Софья прилипла к окну и дождалась, когда Болек выйдет на набережную. Вот он, голубчик! Нет, ну что за издевательство? Была ли она влюблена!

И снова ей стало до слёз жалко себя и тех лет, когда, лишённая личного общения, она рылась в Интернете, надеясь найти что-нибудь о Болеке. Со временем Сеть наполнилась информацией о молодом, но уже не «зелёном» мастере, разработавшем уникальный метод и так далее и тому подобное. Но под ворохом книг, курсов, рассылок было почти невозможно разглядеть друга детства.

Софья позволяла себе тревожить Болека письмами дважды в год – на день рождения и в канун новогодних праздников. Заодно с поздравлениями и приветами от родственников она сообщала какую-нибудь яркую «новость»: к примеру, «организовала курсы ландшафтного дизайна» или «вышла замуж».

Болек отвечал беспечно и кратко. Приветов не слал, в гости не собирался. Софья терпеливо сносила тоску отлучённости. И вот пару лет назад – бог знает, что там стряслось у него, в его сияющей жизни, – он сам написал ей, безо всякой особой даты. «Соня, а помнишь, мы зарыли под крыльцом “банку с детством”? Как думаешь, цела она? Вы дом не перестраивали?»

Софья отозвалась бурным письмом, призывая Болека прилететь и рвануть всем вместе на Волгу. Он не приехал и, тем не менее, превзошёл все ожидания кузины. Софья получила деловое предложение: взять на себя хлопоты по устройству в Москве филиала Студии коучинга. Задача идеально вписывалась в её опыт – видно, Болек предварительно изучил «портфолио».

Он был странный человек, их троюродный брат. Судя по записям в блоге, он ни разу не провёл отпуск цивилизованно. И это несмотря на любовь к комфорту! Его можно было обнаружить в спальнике на диком галечном побережье. Кокон с человечком внутри, вбирал в себя космическую мощь звёздной ночи, чтобы вскоре проснуться от тихого плеска – это безмолвно и таинственно, словно оторвавшийся от архипелага островок сна, мимо плыл океанский лайнер. Бывало и хуже: в разгар лета Болек мог объявиться в альплагере, в заметённых снегом горах и вернуться на грешную землю со снимками в стилистике шестидесятых – словно время там застопорилось.

Чуть позже, перестав получать удовлетворение от «туризма», он добился возможности вылетать вместе со специалистами международных благотворительных служб в точки планеты, где случалась высокая концентрация горя. При этом воды в стеклянных бутылках не требовал.

Чего он хотел? Перешагнуть пределы? Открыть в себе новую скорость? Софья полагала, всё это был головокружительный роман со своей собственной душой. Он ни в чём не мог отказать ей. С неба звёздочку – да! Подвиг трудолюбия или приступ неслыханной лени – пожалуйста! Вероятно, это трепетное внимание к себе и легло в основу его непобедимой харизмы. Всякий, кто приближался к нему, неизменно попадал в солнечное тепло его согласия с собой.

И вот что-то разладилось. Да, определённо, что-то пошло не так… Не отрывая взгляда, Софья смотрела на Болека, тающего в смоге Замоскворечья, уже совсем недалеко от Пятницкой. Эх, как бы она взобралась сейчас на подоконник, расправила крылья над Москвой и догнала его! И пошли бы вместе, весело болтая, вроде бы по той же самой улице Пятницкой, а всё-таки по другой, по такой, где нет ни дураков, ни сбитых машиной пьяниц.

Вздохнув, Софья задёрнула штору. Это боссу только можно гулять, а у неё – гора дел! «Бездельники!» – припечатала она вслух, чтобы взбодриться, и пошла решать вопрос с курсами.

Тем временем Болек успел выйти на Пятницкую и шёл прогулочным шагом, оглядывая знакомую с детства местность. Как человек дерзкий и любознательный он не боялся завязавшихся перемен. Раз уж его угораздило очутиться в бренном человеческом теле, без точной информации о смысле жизни, без знания о продолжении, он не станет цепляться за старое!

Круг родственников и бедный самоубийца Женя Никольский – вот были ближайшие объекты наблюдения и изучения, которые избрал себе Болек. Интуиция подсказывала: здесь он непременно докопается до чего-нибудь интересного!