Воспоминание увлекло обоих. На кухне, устроившись за столом в зеркально одинаковых позах (одна нога подвёрнута, ладонь подпирает щёку), Илья Георгиевич и Болек заново прониклись тем душным волжским днём.

– Вы были мой первый взрослый клиент! А, кстати, у вас сохранилась эта работа? Можно мне её посмотреть? Сейчас!

Болек листал подшивку вдумчиво, не комментируя ни единым словом. Затем поднял взгляд на изомлевшего вконец старика и произнёс:

– Илья Георгиевич. Просто это никакая не диссертация. Вот в чём всё дело. Это философский труд. Возьмите у внука ноутбук и садитесь писать книгу. Ну а если жаль глаза, вы можете её просто наговорить. Существуют такие программы.

– Вот мне и Саня тоже советует – надо заняться, а я всё топчусь… – заглотив крючок с комплиментом, сказал Илья Георгиевич.

Болек заметил: «клиент» порозовел, в глазах под толстыми линзами затрепетала надежда. Теперь можно было приступать непосредственно к цели визита.

– Илья Георгиевич, можно полюбопытствовать, а что это был за эпизод на лестнице? – сменил он тему.

– Да вот опять! Ужасный скандал! – заволновался Илья Георгиевич. – Ну прямо как кошка с собакой, Паша и Лёша! Лёша – это Настенькин супруг. Видишь ли, Паша собрал старых животных, там, у тётки своей, при щенячьей школе, и ухаживает. Я и сам не одобряю! Но всё-таки что-то есть в этом благородное, правда? Ну вот а теперь Лёша испугался, что Асю туда затянет. Пашу-то затянуло! Да и Саню затянуло! После работы бежит, помогает Паше. Математикой с ним занимается. Паша хочет поступать в ветеринарную академию! Надо хорошо сдать ЕГЭ, чтобы на «бюджет». А у Сани у самого работа и семья. Так он тайком! Супруга волнуется…

– Что вы говорите!

– Ну а как же! Такой человек! Ты знаешь, ведь у него есть «список»! – понизив голос, сказал старик. – Через его руки столько людей проходит, столько всяких трагедий. Ну и вот, у него там всё это. Просто случаи из личной практики, которых никак не должно было быть. Всё, что сверх меры.

Болек отложил ложку и с предельным вниманием поглядел на старика. Взгляд польстил жаждущему общения Илье Георгиевичу. Он забылся и немедленно выдал гостю чужую тайну.

– Он мне однажды сказал: дорогой Илья Георгиевич, я хотел бы пойти с этим списком, как с челобитной. Если есть такой вот перечень бед – надо идти и просить. Пусть даже не избавления, но хотя бы чтобы обычному человеку стал понятен смысл… Я-то, грешник, сначала над ним смеялся. Кого же, говорю, ты, Саня, будешь просить? И тут он мне рассказал. Видишь ли, Болюшка, у него был в юности друг. И этому другу открылось, что люди на земле могут однажды вымолить себе такое явление – Противотуманку. Это как бы свет истины. И Саня поверил, хотя ведь он вовсе не сумасшедший. Он ведь очень умный, наш Саня, и сам над собой смеётся! Я ему говорю: Санечка, ты это всерьёз? Да нет, говорит, какой там, крыша просто едет.

На этих словах Илья Георгиевич спохватился и в ужасе взглянул на Болека. Тот вдумчиво, без тени улыбки, слушал историю своего брата.

– Ох! Только не выдавай меня! – воскликнул старик.

– Не волнуйтесь, – опустив взгляд, проговорил Болек и вернулся к интересующей его теме: – Мне бы надо поскорее увидеть Асю. Вы не знаете, она скоро придёт?

– У Настеньки занятия в студии, – всё ещё удручённо проговорил Илья Георгиевич. – В семь обычно заканчивают, если нет вечерней пары.

– О нет. В семь – это слишком нескоро! – возразил Болек. – Я бы на работу к ней забежал, это же здесь, неподалёку?

Илья Георгиевич со вздохами объяснил ему, как добраться.

То, что старик уж слишком расстроился из-за своей болтливости, не понравилось Болеку. Нельзя было закруглять встречу на эмоции сожаления.

– Знаете, что я вам скажу? Этот вот супчик – одно из лучших блюд, что мне доводилось пробовать, а опыт у меня богатый! – объявил на прощание Болек. – И, кстати, я в мае собираюсь к нам на Волгу. Для грибов рановато, зато всё в цвету! Позову сестёр. Не хотите составить компанию?

Илья Георгиевич обнадёженно заморгал.

– Ох, это очень заманчиво! Конечно же, я мечтаю, я тут совсем засиделся с Пашей…

– Ну, тогда у вас есть пара месяцев закончить ваш труд! А на отдыхе решим, что с ним делать дальше, – подытожил Болек и отправился на поиски студии рисования.

* * *

Асины глаза прищурились, затем расширились и наконец прямо уставились на другую сторону улицы. По мокрому тротуару шёл человек, показавшийся ей знакомым. Солнце припекало – человек распахнул пальто, под которым был очаровательный пиджак, коричневый, с едва уловимым зеленоватым отблеском лета. Оттенок умеренно перекликался с ботинками, а возможно, и повторял тон глаз.

Был ли виною пленительный цвет одежды или приподнятая голова, или, может, таинственный осветитель на небе грамотно направил прожектор? Так или иначе, смотревшей из окна Асе сделалось ясно: этот человек привёз с собой весну! Вместе с ним на ещё зябкую, по-зимнему голую Пятницкую вошло цветение Парижского Левого берега и прочие каникулярные миражи.

На светофоре он перешёл дорогу, и последние сомнения оказались развеяны. Это был кузен Болеслав!

Ася знала о нём понаслышке, в основном от Софьи, всю жизнь следившей за его карьерой и старавшейся быть ему «ровней».

Усилиями старшей сестры жизнь Болека обрела в глазах Аси черты легенды, и теперь, примерив имеющуюся информацию к человеку, только что свернувшему во двор, она занервничала. Заметалась по студии, глянула в зеркало и наконец решила, что постарается держать себя с ним просто и искренне.

Через минуту девочка-администратор ответила на звонок домофона. Стон пружины, по ступенькам крутейшей лестницы – скорый уверенный шаг…

Дома, прокрутив в уме разговор с родственником, который не вспоминал о её существовании почти двадцать лет, Ася так и не сумела понять: каким образом этот чужой человек за какие-нибудь четверть часа ухитрился вызвать в ней чувство совершенного доверия? Если опустить сцену приветствия, он начал с того, что честно признался: ему нужна информация о приюте и о том, что в нём делает Курт. Зачем? А затем, что по просьбе Софьи он его лечит и должен кое в чём разобраться.

Ася, знавшая об истории с таблетками, постаралась ответить толково. С трепетом, как на исповеди, она передала Болеку лесной эпизод, рассказав про адажио Альбинони и мытьё мисок. Припомнила затем недавнюю встречу здесь, в студии, и, наконец, Масленицу двухлетней давности, когда Лёшка, как последний ревнивец-дикарь, выставил гостя, который пришёл-то на самом деле к Софье!

Собственная откровенность ни на миг не показалась Асе сплетней – напротив, необходимым для спасения человека свидетельством.

Болек слушал внимательно, опустив взгляд, время от времени кивая, и, кажется, сделал для себя некий важный вывод, потому что вдруг посмотрел Асе в глаза и с душой поблагодарил:

– Спасибо! Это именно то, что нужно. А теперь можем поговорить о нас.