С одним из платьев, сшитых Ризой Осиповной, у меня связано забавное воспоминание. В «Графе Люксембурге» она придумала мне очень эффектное платье-«рыбку», не просто облегающее фигуру, а в обтяжку, или, как мы говорим, «в облипку». У меня должен быть выход, потом ария… Пошла. А перед сценой у нас была приступочка, о которую я и споткнулась. И не появилась эффектно, а прямо свалилась на сцену. Лежу и не могу подняться, потому что платье очень узкое. Кручусь в нем и так и сяк. Сначала в зале ахнули, потом начали смеяться. Помочь некому — на сцене я одна. Сейчас уже и не помню, как, перекатываясь, ползком добралась я до этой приступочки и кое-как встала… А платье было здесь ни при чем — его же сшили не для того, чтобы я в нем падала…

Излишне говорить, что костюм очень помогает артисту создавать образ, выходить на сцену с особым настроением. И мне повезло, что долгие годы со мной рядом была моя дорогая Риза Осиповна. Признаюсь, было ей со мной нелегко — порой я доставляла ей лишние хлопоты. И все из-за своей стеснительности, от которой страдала и сама. У меня была такая особенность — я с юности всегда носила платья без всяких вырезов, только под горлышко, и обязательно с рукавами, потому что не любила оголять руки. Я уже рассказывала, что когда родители решили впервые взять меня с собой в ресторан, то мама сшила мне но этому случаю бархатное платье. И сделала на нем совсем небольшой вырез уголочком — для «взрослости». Вот из-за этого весьма скромного выреза я ни в какую и не хотела надевать новое платье. Мама еле-еле уговорила меня…

Примерно с такой же проблемой приходилось сталкиваться и Ризе Осиповне — я долго не соглашалась выходить на сцену в костюмах, которые казались мне слишком открытыми. И если Риза Осиповна пыталась сделать на платье вырез чуть больше, пусть даже на сантиметр, для меня это было мучение. Я начинала чуть ли не плакать. Риза Осиповна, человек хотя и строгий, но добрый, терпеливо уговаривала меня: «Танечка, это же театр, так надо…»

Помню, и мама говорила мне: «Ничего, ничего, подожди… Вот станешь стареть, сама начнешь открываться…» Не дождалась этого моя мамочка… А я и по сей день верна себе, особенно не открываюсь, разве что когда это требуется по роли…

И все же Ризе Осиповне наконец-то удалось меня «раздеть». Правда, до «раздеть» было весьма далеко — просто я согласилась появиться на сцене в серебристого цвета купальничке, поверх которого была надета длинная и тоже серебристая юбка. Было это в спектакле «Только мечта», поставленном по оперетте эстонского композитора Б. Кырвера. По мизансцене моя героиня, красотка Долли, спускалась на сцену с высокой лестницы и на середине ее должна была сбросить с себя эту блестящую юбку.

На спектакль «Только мечта» впервые пришли мои родители. И вот мама, глядя на эту сцену, обращается к папе: «Жанчик, смотри, до чего же красиво! И какие ножки хорошенькие…» Потом, присмотревшись, переведя взгляд от ножек к лицу, узнала в той, кто так эффектно спускалась по лестнице и сбрасывала юбку, свою дочь. Закрыв лицо ладонями, мама воскликнула: «Ой! Это же наша Танька!.. Какой ужас!..»

Удивительно, но мои родители-театралы так и не «пристали» к Театру оперетты, хотя их дочь работала в нем и была там не на последних ролях. К моему «примадонству» они относились весьма спокойно. Никогда у нас не было разговоров ни о моей игре, ни об актерских данных. Своя ведь — чего тут обсуждать. Конечно, они бывали на всех моих премьерах, но сказать, что много ходили на наши спектакли, не могу. Правда, потом, когда мамы не стало, папа ходил к нам уже чаще. Дома ему было одиноко, и он шел в театр, в основном к И. И. Кацафе. Посидит какое-то время в зале, сходит в буфет, потом идет в кабинет к Иосифу Исааковичу. Сидят вдвоем, говорят, говорят… Темы для разговоров у них находились всегда…

Мама любила актеров и считала, что артист должен быть обязательно красивым. А таких у нас в театре было немало. Среди всех она выделяла Татьяну Санину и Алексея Феону, про которого говорила: «Какой у него благородный вид! Такие артисты были раньше…»

Что же касается Татьяны Саниной, то она была мало сказать красивой — она была настоящей красавицей. Помню, когда я впервые вышла играть в «Фиалке Монмартра», то просто онемела, увидев ее — Санина пела тогда партию Нинон. Загляделась на нее настолько, что стояла и молчала — так она была хороша. И голос у нее был замечательный. Хотя в том спектакле «Фиалки» номер «Карамболина» был поставлен не столь блестяще, как потом, через несколько лет, уже в новом здании на Пушкинской, но все равно Санина была в нем неотразима.

Она была тогда признана лучшей Сильвой, с успехом пела и другие партии как в классике, так и в советских опереттах — Олесю в «Трембите», Ганну Главари в «Веселой вдове»… В «Принцессе цирка» она выступала и с Георгом Отсом, когда он приезжал к нам в театр на гастрольные спектакли. После шумного успеха фильма «Мистер Икс» Георг Отс пользовался тогда невероятным успехом, и когда на афишах нашего театра появлялось его имя, зал, и без того никогда не пустовавший, был забит до отказа. И зрители никогда не уходили со спектакля разочарованными: Татьяна Санина и Георг Отс на сцене были парой просто великолепной — оба с красивыми голосами, а об их внешней привлекательности и говорить не приходилось. Правда, Татьяна считала, что как партнер Отс был все же холодноватым. Впрочем, тому есть вполне понятное объяснение — он ведь прибалт, а они люди не самые темпераментные.

В жизни Татьяна Санина совсем не походила на опереточную актрису — она выглядела настоящей гранд-дамой. Красота этой стильной женщины с дивными черными волосами, гладко зачесанными назад, была царственной. Но даже не она была главной, а нечто иное — то редкое, почти магическое свойство, которым Татьяна Санина привлекала к себе и которое называют «манок». Когда она выходила на сцену, на концертную эстраду, сразу становилось ясно — вышла королева. Если уж женщины отдавали ей должное, то что говорить о мужчинах — они просто немели от этой красоты.

Из поколения Саниной была и Инна Никулина, жена Василия Зарубеева. Назвать ее писаной красавицей нельзя, но она была из тех женщин, про которых говорят породистая. В отличие от Татьяны Инна играла не самые главные роли, но запомнилась на сцене своей особой женственностью и темпераментом…

В то время, когда я начала работать в театре, в самом расцвете своей красоты и популярности была Зоя Белая. Хорошая актриса и с хорошим голосом, она играла в основном в советских опереттах. Одной из лучших ее ранних работ была, как я уже упомянула выше, роль Стеллы в «Вольном ветре». Если внешность брюнетки Татьяны Саниной была броской, светловолосая Зоя привлекала к себе какой-то мягкой, русской красотой.

У нас в театре и тогда и потом было немало других красивых актрис, и каждая из них была хороша по-своему… Вера Вольская, Вера Чуфарова, Зоя Иванова, Тамара Лагунова…

Вера Вольская пришла в театр немного раньше меня. По амплуа она была даже не столько субретка, сколько каскадная актриса. Играла много — помню ее Олесю в «Трембите», хороша она была в «Бале в Савойе», в номере «Танголита». Вера должна была играть и в «Мадемуазель Нитуш», но тогда спектакль почему-то не состоялся… При Канделаки приехала из Киева интересная актерская пара — рыжеволосая, зеленоглазая красавица Зоя Иванова и Георгий Гринер, обладатель великолепного баритона. Они очень много играли и в классическом репертуаре, и в советских опереттах. Примерно в то же время в театре появилась еще одна красивая актриса — Тамара Лагунова, броская блондинка, эффектная, яркая женщина. Как и Зоя, она много выступала в ролях героинь, в основном в классике…