Доставалось мне и от некоторых актеров. Недовольство кое-кого из них главным режиссером (а в театре это неизбежно) вымещали на его жене. Говорить о своих обидах, претензиях ему в лицо они не решались, вот и отыгрывались на мне. Правда, впрямую резких выпадов не было, но я иногда слышала за своей спиной все эти пересуды, шушуканья. Чего только не приходилось слышать! «Она все играет, потому что жена… Ей дают все играть, потому что…» Это было несправедливо и потому так обидно. Услышу что-нибудь подобное, заберусь за кулисами в укромный уголочек, поплачу… Вроде бы становилось легче… Но не надолго — до следующего выпада в мой адрес.

Несмотря на все сложности моего положения жены главного режиссера, у меня с актерами в основном были хорошие отношения. Кто-то из них мне сочувствовал, утешал, когда Владимир Аркадьевич срывался и при всех говорил со мной резко. Мужем Канделаки оказался непростым: хотя он и относился ко мне хорошо, был человеком добрым, но при этом бывал не слишком внимательным, потому могло случаться разное. Однажды (это было в самом начале нашей совместной жизни), когда состоялась одна из его премьер, на которую мы в театр пришли вместе, он поехал отмечать ее без меня в свой прежний дом — в то время в Москву приехали его родители. В каком настроении я вернулась в нашу квартиру одна, объяснять не надо…

Только в первые годы, когда была влюбленность, все было легко и просто и казалось, что все обойдется. Потом же, когда мы начали притираться друг к другу, стали сказываться его взрывной характер, особенности южного темперамента, обычный мужской эгоизм. Так что относительно безоблачными, счастливыми я могу назвать лишь первые пять лет нашей жизни, а всего мы прожили с Владимиром Аркадьевичем вместе двадцать лет. Конечно, быть столько времени рядом с незаурядным человеком нелегко — ведь неординарность для частной жизни не всегда благо. Но зато те десять лет, что Канделаки руководил нашим театром, я могу назвать, пожалуй, самыми лучшими в своей артистической судьбе — была молодость, было много работы, много интересных ролей. Это была жизнь, до краев наполненная трудом, смыслом…

После шумного успеха «Поцелуя Чаниты», где я сыграла свою лучшую тогдашнюю роль, кое-кто из журналистов решил, что роль Чаниты была написана Милютиным с учетом моей актерской индивидуальности. Это не так, поскольку «Чаниту» тогда одновременно с нами ставили и в Ленинграде. А вот следующую свою оперетту, «Цирк зажигает огни», Юрий Сергеевич действительно писал с учетом того, что первым ее поставит Московский театр оперетты и что главную роль Глории будет исполнять Татьяна Шмыга.

Спектакль, поставленный Канделаки, тоже оказался удачным. Да, собственно, он и не мог быть другим, потому что над ним работали те же, кто работал над «Чанитой»: дирижер Г. А. Столяров, главный художник Г. Л. Китель, танцы ставила Г. А. Шаховская… Замечательной была и музыка Милютина — очень мелодичная, поэтичная и задорная, серьезная и шутливая… Об исполнителях и говорить не приходится — труппа Московского театра оперетты в те годы была как никогда прекрасной.

Тематика новой оперетты Милютина была вроде бы и традиционная, и в то же время о современной жизни. Традиционная в том смысле, что в спектакле действовали персонажи, не раз уже встречавшиеся в прежних опереттах, например, в «Принцессе цирка» Кальмана — артисты цирка, но на этот раз советского. По сюжету наши артисты выезжали на гастроли за границу (тогда эта тема — а шел 1960 год — была очень актуальной, поскольку наш цирк в то время уже начал завоевывать большую популярность в мире). В одной из стран, где они должны были выступать, у них оказался конкурент — владелец частного цирка Розетта, естественно, старавшийся всячески помешать успеху советских циркачей, вплоть до похищения одного из наших ведущих артистов — Андрея. Звездой частного цирка была приемная дочь Розетта — талантливая и романтичная девушка Глория. После различных сюжетных коллизий она влюблялась в Андрея, становилась другом советских артистов, начинала помогать им в противодействии проискам Розетти и его приспешников, среди которых были и комичный персонаж Вольдемар Лососиноостровский, эмигрант, бывший граф, и дама его сердца, «знойная» Лолита Соль де Перес.

Роль Глории была выписана хорошо, в ней были и лирические, и каскадные сцены. А одна из них, знаменитая песенка «Двенадцать музыкантов», веселая, даже озорная, в ритме быстрого фокстрота, стала суперпопулярной: во время спектакля, а потом и в концертах она пользовалась невероятным успехом. И сценически она была сделана режиссером и художником прекрасно — стремительный выход, подчеркнуто эстрадный костюм. По сути дела, это и был готовый эстрадный номер. С ним у меня связаны разные забавные случаи. Например, давали мы концерт в каком-то большом зале, кажется, во Дворце съездов. Начинаю свои «Двенадцать музыкантов», делаю батман — и туфелька с ноги летит в зрительный зал. Мне бросают ее на сцену, я надеваю ее… Снова батман, и туфелька опять летит в зал…

Вместе со мной роль Глории играла и Мирдза Озолиня. Помню, как она появилась у нас в театре: женщина европейского стиля, говорившая с небольшим акцентом — Мирдза была из Прибалтики, — красивая, с хорошим голосом. Она быстро вошла в репертуар, работала много, в основном пела героинь в классических опереттах. К сожалению, Мирдза из-за болезни рано ушла из жизни…

Играли мы «Цирк зажигает огни» с удовольствием. И до сих пор не могу без улыбки вспоминать о смешном случае, который произошел у нас во время одного из спектаклей. Мы играли третий акт… Началась последняя сцена, в которой шайка злоумышленников во главе с Лососиноостровским, украв по заданию старого Розетти нашего Андрея, чтобы тем самым сорвать представление советских артистов, привозит его на какую-то дачу И вот мы, положительные герои, нагрянули туда, чтобы спасать Юру Богданова, исполнявшего роль Андрея. Лососиноостровского играл в тот раз Юра Савельев, замечательный, очень талантливый комедийный и характерный актер. В свое время Канделаки пригласил его в Москву из Ростовского театра музыкальной комедии.

Сыграли мы свою сцену, потом должен был выйти Савельев. Но он почему-то опаздывал. Мы его ждем, ждем, а его все нет и нет… Пауза на сцене становилась слишком заметной. И вдруг Юра появляется, но не из-за кулис, из какой-то двери, как положено по мизансцене, а выходит… из бутафорского камина: видимо, он не успел добежать до того места за кулисами, откуда надо было выходить. А может, он что-то перепутал и, увидев просвет в декорациях, махнул через него на сцену. Описывать, что было с нами в этот момент, не имеет смысла — и так все понятно: у всех началась самая настоящая смеховая истерика. Пришлось дать занавес, потому что продолжать сцену мы просто не могли…

Начиная с «Поцелуя Чаниты» моим партнером чаще других был Юрий Богданов. Он появился в театре немного позже меня — они с Нонной Куралесиной приехали к нам из Волгограда. И вскоре театральная Москва заговорила об этой паре. В то время у нас в труппе был как бы пересменок — старое поколение постепенно уже сходило со сцены, оставалось только среднее, поэтому требовались новые, молодые, но уже заявившие о себе актеры. Их, как и при Туманове, приглашали из других театров. Приходили к нам и недавние выпускники ГИТИСа.