– Получается, так.

Инга отошла, опустив плечи. Смахнула со стола крошки от шоколадного печенья и собрала их в ладонь.

– Не смахивай руками. Плохая примета, – послышался за спиной незнакомый голос мужа.

– Да? Я и приметы все тоже забыла, – ответила Инга и обернулась. – Дырявая голова.

Он по-прежнему выглядел как мертвец, вернувшийся с того света. Наверное, у нее было точно такое же лицо, когда она стояла в прихожей с телефонной трубкой в руках. Хотя, кажется, она испугалась все же не так сильно, как испугался Павел.

Опустившись снова на табуретку, Павел механическим движением взял в руки чашку с чаем и отпил несколько глотков. Чай был уже холодным. Он этого не заметил, как не заметил бы, если бы в чашке был обжигающий кипяток. Или коктейль из нашатырного спирта и ацетона. На виске у него быстро пульсировала синяя жилка, которую Инга раньше никогда не замечала. Этот синий цвет на фоне бледного лица казался пугающим.

– Паш, – Инга села напротив и заглянула в глаза мужу. – Да ты успокойся. Зря я, наверное, сказала тебе. Может, это ошибка. Ну, перепутали они там что-нибудь с этой своей экспертизой, напортачили… С кем не бывает? Люди же… Или, может, с умыслом все это сделали. Чтобы партию не отзывать.

– Какую партию? – глухо спросил Павел, не поднимая глаз от чашки с холодным чаем. – При чем здесь партия?

– Партию автомобилей. Он мне сам сказал, что в случаях, если обнаруживается серьезная поломка, они всю партию отзывают. И еще сказал, что это большие деньги. Наверное, и правда очень большие. А чтобы этих больших денег не терять, они и придумали эту экспертизу… Понимаешь? Если нарушения в работе тормозной системы были… искусственными, как он сказал, то это им ничем не грозит. Это в их интересах, понимаешь?

– Думаешь? – все тем же незнакомым голосом спросил Павел. – Думаешь, они могли все это подстроить? Чтобы бабки не терять?

Инга пожала плечами.

– Не знаю, Паш. Я весь день об этом только и думала. Вот тесто на столе раскатывала и думала, думала… Всякое может быть. Тебе виднее.

– Мне виднее? Почему это? Я что, в автомобильной компании работаю?

– Да при чем здесь автомобильная компания, – отмахнулась Инга. – Просто я ведь могу чего-то не знать… Того, что знаешь обо мне ты. Что-то такое…

– Ерунда какая, – зло ответил Павел. – Ничего такого я о тебе не знаю. И знать не могу, потому что знать нечего. Ты не наследница миллиардов Билла Гейтса, не олигарх какой-нибудь, не политик и не вор в законе.

Инга вздохнула. Может быть, он прав? Может быть, на самом деле и не было ничего такого в жизни Инги Петровой, из-за чего кому-то понадобилось бы ее… убивать? Слово-то какое…

Только почему тогда он так сильно испугался? Она же видела все своими глазами. И бледность до сих пор с лица не сошла, и голос глухой, треснувший.

– Паш, – сказала она осторожно, – может быть, тогда вообще не будем об этом больше думать, а? Ну, даже если допустить, что эта их экспертиза… Что она на самом деле что-то там показала… Так ведь все уже позади. Ничего со мной не случилось. Ну, почти ничего, если не брать в расчет это дурацкое сотрясение мозга и его еще более дурацкие последствия. Я ведь жива, цела и почти невредима.

– Не будем больше думать, говоришь? – тихо спросил он. – А у нас получится?

– Получится, наверное. Если постараемся, все у нас получится.

– А если… – начал было Павел и замолчал. В этот момент их глаза встретились, и Инга отчетливо поняла, что он хотел сказать. О чем он сейчас подумал и чего так сильно испугался.

«А если…» – это означало, что ее жизнь в опасности. Что ситуация может повториться снова, в любой момент, что за первой попыткой последует вторая. А если и вторая окажется неудачной – последует третья. И так – до тех пор, пока…

«Уж лучше вообще не жить, – мелькнула холодная мысль, – чем жить вот так, в постоянном страхе...»

– Паша, – сказала она дрогнувшим голосом. – Если ты знаешь… Если ты что-то знаешь обо мне такое… Ты скажи мне. Скажи обязательно. Не нужно меня жалеть, бояться травмировать. Ты скажи. Ведь получается, если эта их экспертиза ничего не напутала…

Он не дал ей договорить. Резко поднялся, подошел, схватил за плечи и потянул вверх, заставляя подняться. Прижал к себе так тесно, что у нее чуть не хрустнули кости. Почти задыхаясь в этих отчаянных объятиях, она подняла руки и обхватила его за шею. Его ладони бродили по ее спине, быстро и жадно ощупывая каждый выступающий позвонок и неподвижные напряженные лопатки. Она не пыталась сопротивляться этому грубоватому, почти животному, натиску, потому что знала, что сейчас для него нет ничего важнее этих объятий. И для нее самой, наверное, тоже.

– Инга, – хрипло выдохнул он, приподнимая ее лицо ладонями. – Я люблю тебя, Инга. Я люблю тебя так, что ты даже не можешь себе этого представить. Я люблю тебя так…

Он уже целовал ее, и она ему отвечала. Его губы были мягкими и внимательными. Несмотря на сумасшедшую, отчаянную силу объятий, в которых Инга едва не задохнулась в первый момент, он целовал ее нежно и медленно, как будто исследовал заново каждый островок ее кожи, заново узнавал ее, наслаждался этим узнаванием и давал ей возможность вспомнить…

Она вспомнила совершенно другие поцелуи. Другие губы, которые она искала в темноте, зажмурившись, боясь не найти и боясь найти одновременно. Вспомнила, как они скользили по ее шее и плечам, оставляя влажную дорожку, как спускались все ниже и ниже, и вслед за ними по мерцающей в темноте влажной дорожке бежала сладкой дрожью стайка мурашек.

Почему, черт возьми, она вспомнила сейчас эти губы?! И эту влажную дорожку?! И неужели так будет всегда?

Павел, словно почувствовав что-то, отстранился на миг. Инга приоткрыла глаза, увидела рядом его лицо, притянула его к себе и сама прижалась губами к губам, заставила их раскрыться. Поцелуй длился до тех пор, пока у обоих не кончилось дыхание. Тело уже отозвалось на прикосновения его рук, кровь застучала в висках. Инга почти расслабилась и с жадностью принимала каждую новую ласку мужа, чувствуя, что ей уже совсем немного осталось для того, чтобы расслабиться окончательно, перестать себя контролировать и переступить наконец ту невидимую черту, за которой, она точно знала, начнется новая жизнь. И в этой жизни будут только она и Павел, а для неприятных и стыдливых воспоминаний просто не останется места.

И еще, в этой жизни она будет любить своего мужа по-настоящему. Точно так же сильно и неистово, как он любит и всегда любил ее. Она будет любить его так же сильно и неистово, хотеть его так же жадно, нуждаться в нем так же, как он нуждается в ней, и думать только о нем.

Самое главное – это ни на минуту не закрывать глаза. Стоит закрыть глаза, и воспоминания тут же вернутся, притащив за собой вереницу мучительных сомнений. Стоит закрыть глаза, и она сразу же забудет, чьи губы сейчас так нежно ее целуют, чьи пальцы скользят по спине, касаются ключиц и замирают чуть ниже, почувствовав совсем рядом биение ее сердца. Стоит только закрыть глаза – и она снова окажется там, в больничной палате, на скомканной, горячей от жара двух тел, простыне, на подушке, пропитанной запахом совсем другого мужчины.