* * *

Вероятно, капитан теряет рассудок. Прошлым вечером кто-то из команды видел, как он разгуливал без штанов, но в головном уборе и с тростью. Это крайне огорчительно для всех нас. Когда прошлым вечером я ходил проведать Эстеллу, я слышал, как он говорил с Эймсом о «сокровище». Он часами стоял над картами. «Оно должно быть где-то здесь, – сказал он. – Мы можем быстро забрать его, никто и опомниться не успеет. Девчонка знает, где оно, но не хочет говорить». Эймс кивнул и предложил немедленно избавиться от нее. К счастью, капитан не согласился. «Она может еще быть полезной».

Я подняла глаза от дневника и нахмурилась.

– Почему ты перестала читать? – спросил Грэй, наклоняясь ко мне ближе.

Я перелистала остальные страницы и закрыла дневник.

– Это все, что было. Дальше чистые страницы.

Грэй поднял брови:

– Как ты думаешь, что с ним случилось?

Я покачала головой:

– Может, капитан обнаружил, что за ним шпионят, и убил его?

– Возможно.

Я взяла фотографию женщины. Меня поразили ее глаза – такие печальные и затравленные.

– Как ты думаешь, это она? – Я протянула фотографию Грэю. – Эстелла?

– Возможно, – согласился он. – Боже, как все ужасно.

– Вот видишь, – сказала я многозначительно.

– Что вижу?

– У всех, кто попадал на этот остров, было какое-то свое прошлое.

Грэй покачал головой:

– Не верю.

– А я верю. – Я тяжело вздохнула. – И вот почему.

Он посмотрел на меня.

– Я должна тебе что-то рассказать. Про мою тайну.

Грэй насторожился и нахмурил брови.

– Я утаила от своего мужа важную вещь.

– Что ты имеешь в виду?

Я на миг закрыла глаза и увидела лицо Эрика, такое красивое, радостное. Он протянул ко мне руки. Я крепче зажмурила глаза, чтобы подольше сохранить это дорогое воспоминание, словно рамку от реалити-шоу моей жизни. Но тут я почувствовала на своем плече руку Грэя.

– Я не могу иметь детей, – сказала я.

Он покачал головой, словно ничего не понял.

– Ты уже знаешь про мою гистерэктомию. Гинеколог обнаружил у меня полипы и кисты, вся матка и яичники покрыты ими. Поэтому другого выхода не было. – Я вытерла слезу, побежавшую по щеке. – Я не могу иметь детей.

Он взял меня за руку.

– Эрик ничего не знает. Я не сказала ему об этом.

– Ты боялась. Это можно понять.

– Но я должна была сказать ему, – возразила я. – К тому же это стало известно еще перед свадьбой. А он хочет детей. Он стал бы превосходным отцом. С моей стороны это было обманом, предательством. Худшим обманом.

Грэй пристально смотрел на меня.

– Но ведь недавно у тебя…

– Да, конечно. Но почему? Ведь это невозможно.

Глаза Грэя на миг устремились куда-то в небо, но он тут же посмотрел на меня.

– Здесь что-то еще.

– Что?

– До того, как мы попали сюда, – он с трудом сглотнул, – у меня была… болезнь.

– Какая болезнь?

– Острый тенденит правой руки, – сказал он. – Звучит не очень страшно, если ты не оперирующий доктор и твоя рука не работает так, как должна работать. – Он разжал руку и сжал ее в кулак. – А теперь боль прошла. Полностью.

– А твоя астма…

– Мне кажется, здесь что-то происходит, – кивнул Грэй. – Нечто за пределами нашего понимания.

Мои руки покрылись гусиной кожей. Я подумала, нет ли в истории Грэя чего-то еще. Может, дело вовсе не в тендените?

– Я жалею, что ничего не сказала Эрику. – Я вздохнула.

Он взял меня за руку, я не отдернула руку.

– Плюнь ты на это.

– Что ты имеешь в виду? – Я удивленно посмотрела на него.

– Я сказал тебе просто и ясно: плюнь на это.

Я вздохнула.

– Мы с тобой на острове, – продолжал он, – боремся за то, чтобы выжить. Чтобы встретить следующий день. Я считаю, что ты должна простить себя. – Он помолчал. – Я бы тебя простил.

– Правда? – Я сжала его руку.

Он кивнул. В его лице было столько нежности, прощения, желания утешить, что мне захотелось быть с ним близкой. Наши руки уже переплелись. Наши тела тоже сблизились, как две половинки целого, которые должны быть вместе. Неодолимая сила тянула нас друг к другу, в наших сердцах бурлила страсть.

– Я уже давно полюбил тебя, – сказал Грэй, не отрывая от меня глаз.

По моей щеке потекла слеза. Мне казалось, что меня покинули силы. На какой-то миг я онемела, но кое-как смогла вымолвить несколько слов.

– Я знала это, – сказала я. Когда это случилось? Как два чужих человека могли полюбить друг друга? У нас обоих позади была сложная жизнь, но на острове все стало проще. Любовь тоже проще.

– Знаешь, – продолжила я и улыбнулась, – я даже не знаю твоей фамилии.

– Лоутон. А твоя?

– Грин, – сказала я. – Вообще-то она была такой до…

Он дотронулся пальцем до моих губ, потом поцеловал меня, сначала нежно, но потом все с нараставшей страстью, голодной страстью. Мы оба знали, что это любовь, пожалуй, даже больше, чем любовь.

Палм-Спрингс, 24 апреля 2007 года

– Моя мама сказала, что нам надо остановиться и выпить финиковый молочный коктейль, – сказала Габби, высовывая правую руку из окна взятого напрокат серебристого «Мустанга Конвертибль». Она плавно взмахивала рукой в теплом воздухе, словно воображаемый акваплан, несущийся на волне.

– Финиковый молочный коктейль, да? – спросила я, крепко держа рулевое колесо. Мы с Габби были абсолютно разными, какими только могли быть две лучшие подруги, но наши различия никогда не могли помешать нашей любви друг к другу. Сейчас мы ехали в «Мустанге» в Палм-Спрингс на музыкальный фестиваль «Коачелла». После разрыва с Полом она решила, что поездка – это то, что как раз ей и надо. Музыка, долгие поездки, холодные коктейли под звездами – лекарство от уныния под названием «Палм-Спрингс».

– Да, – продолжала она. – Я думаю, это старинное место притяжения. Моя мама ездила туда каждый год на Рождество с семьей, вот даже как.

Через двадцать минут, соблазненная придорожной рекламой упомянутых молочных коктейлей с финиками, я остановила машину, и мы заглянули в кафе, которое, похоже, не изменилось с 1964 года.

Габби шикарно выглядела в богемном сарафане с открытой спиной и в коричневых сандалиях. Мы нашли столик и пару стульев на улице в тенистом месте и сидели, потягивая сладкие, кремовые и по-настоящему божественные коктейли.