– Будь осторожна, малышка, – сказал он.

Жанна подняла на него взгляд:

– Не тревожься. Мы еще увидимся.

Глаза Мармелюка расширились.

– У тебя опять было видение?

Она рассмеялась:

– Нет, просто предчувствие.

– Я верю тебе. Всегда буду верить.

Дети повернулись и поклонились остальным рыцарям. Жанна сказала:

– Спасибо, что не убили нас.

И мы все рассмеялись.

А затем мы двинулись в земли аббатства Сен-Дени, обители, где пребывали аббат Хуберт и его приор, Микеланджело ди Болонья.

Мы прошли под железными зубьями решетки на воротах. Дети дивились огромному белому подворью, откуда заводили в стойло лошадей. Затем они увидели фасад огромной церкви и дивились на него открыв рты. Это было одно из величайших зрелищ во всем христианском мире – сотни тысяч камней, безупречно обтесанных и плотно уложенных, сверкающих на солнце, как водопад на лице утеса. Но у нас не было времени любоваться, поскольку я не знал, где находится наш враг, – и верно, я беспокоился по праву.

– Ступайте за мной, – сказал я, – держите собаку поближе к себе и идите так быстро, как только можете.

И я, поторапливая, повел их вглубь монастырского двора, мимо трапезной, мимо лазарета, по винтовой лестнице вниз, в крипту. Сначала под низкие своды в маленький дворик, потом, крытым коридором, в большой. Все быстрей и быстрей шли мы. И каждого брата, что входил в дверной проем или поднимался по лестнице нам навстречу, поначалу я принимал за Микеланджело.

Да и детишки тоже вглядывались в каждого, кто был одет в черную рясу и чье лицо пряталось под капюшоном, молился ли тот или нес под мышкой книги, – в надежде, что если это злой монах, то они успеют заметить его раньше, чем он заметит их.

Кто-то потянул меня за рукав. Я обернулся. Жанна показывала пальцем на гору плоти, увенчанную рыжими волосами и торчащими во все стороны бакенбардами; монах шел через монастырский двор с ленивым и важным видом, голова задрана, глаза озирают лица молящихся монахов, словно те – его собственность. Словно они молились на него.

Мы все остановились. Не знаю почему. Этот человек обладал странной властью, заставляющей остановиться и смотреть на него.

И, пока мы смотрели, он тоже метнул свой взгляд через монастырский двор. Огромное тело застыло. Взгляд скользнул мимо голых деревьев сада, пытаясь пронзить тень колоннады, под которой мы укрывались.

А затем он ступил с мощенной камнем дорожки на траву. Его походка уже не была ленивой. Она стала упругой. И быстрой. Очень быстрой.

Мы стояли неподвижно, точно колонны, которые не могли нас укрыть. Когда Микеланджело уже пересек половину двора, я пришел в себя:

– Бегите, дети! БЕГИТЕ!

Они сорвались с места. Микеланджело ди Болонья казался удивленным, словно не мог поверить, что кто-то отважится бежать от него. Тогда он тоже пустился бегом, и я не совру, если скажу, что земля тряслась под его шагами.

Я тоже развернулся и бросился за детишками, а потом обогнал их, чтобы показывать дорогу. Мы выбежали из дворика и понеслись по крытому коридору. По лестнице дормитория спускался монах, и, да прости меня Господь, я оттолкнул его к стене. Гвенфорт бежала впереди, потом уступила мне дорогу так, чтобы я мог возглавлять бегство, потом вновь вырвалась вперед. Коридор, лестница, еще один внутренний дворик, опять коридор, лестница… у меня голова пошла кругом, и на какой-то миг я подумал, что заблудился. Я постоянно оглядывался. Иногда я замечал Микеланджело, пыхтевшего вдали. Иногда он отставал и я больше не видел его.

Наконец мы оказались в темном, пустом коридоре, сложенном из особенно старого и закопченного камня. Он привел к высоким деревянным дверям, и я бросился к ним и заколотил по ним что есть сил. И услышал приятный голос, который столь чаял услышать.

– Войдите, – сказал аббат Хуберт.

Я отворил створки дверей и втолкнул детей вперед.

– Скажите, это я вас послал! – прошипел я. – Расскажите ему все!

– А ты куда собрался? – вскинулась Жанна.

– Я задержу Микеланджело!

Я бросился назад, чтобы лицом к лицу встретить врага. И дверь за моей спиной захлопнулась.

– И это была моя часть истории о странствиях Жанны, Якоба, Вильяма и Гвенфорт, – заключил шотландский хронист.

Все сидящие вкруг стола загомонили разом:

– Что? Что случилось потом? Что было дальше с Микеланджело? Он тебя наказал? Он на тебя напал? А что с Хубертом? А дети? А собака? Что случилось?!

Молчит только маленькая монашка. Я не удивлен.

– Пожалуйста, сестра, – говорю я, – расскажи нам, что случилось дальше? За закрытыми дверьми аббата?

Ее рот удивленно приоткрывается.

– Откуда мне знать? – говорит она. Но глаза ее блестят от удовольствия.

– Потому как, – отвечаю я, – сдается, тебе ведомы все тайны. Прошу, сестра, раздели их с нами.

Она глядит на меня, словно ее забавляет моя чрезмерная настойчивость. Но затем она говорит:

– Ну ладно.

И дети вдруг оказались в темной комнате.

В середке комнаты высился огромный деревянный стол. А на нем – дюжина свечей; кроме них комнату ничто не освещало. Расплавленный воск стекал, собираясь причудливыми натеками у основания.

А у стола стоял человек.

Низенький, с редкими волосами и маленькими, часто моргающими серыми, честными глазами. Эти глаза просто не умели лгать; это было ясно как день. Дети сразу поняли, что перед ними стоял самый искренний и честный человек из всех, что они видели.

– Что это? – воскликнул он. – Кто вы такие? И что делаете здесь?

– Прошу прощения, отец! – сказал Вильям, преклонив колени, и остальные последовали его примеру. Даже Гвенфорт села. – Нас привел сюда брат Геральдус Скотт.

– Привел? – Аббат Хуберт вновь заморгал своими серыми глазами. – А где он сам?

– Ему пришлось пойти и… разобраться кое с чем, – сказал Вильям. Укрывая даже крупицу правды от этого честнейшего человека, послушник чувствовал себя ужасно. – Мы никогда не имели чести встречаться, но я Вильям, сын лорда Ричарда Оранского.

Аббат моргнул.

– В самом деле? Ты такой… большой.

Вильям кивнул, слегка ошарашенный заурядностью этого утверждения. От великого аббата Хуберта он ожидал чего-то другого, более проницательного.