Милое солнышко, оно ведь даже понятия не имело о том, что произошло в освещаемом им замке этой ночью. Но остальные-то прекрасно знали. И поэтому во время завтрака за столом царила унылая атмосфера.

Первой нарушила молчание госпожа Гольдман:

– И как долго мы будем вынуждены оставаться в этом месте? Ведь моим мальчикам нужно в школу!

– Что-то раньше вы об этом не упоминали! – ехидно заметил Карлов. – Что вдруг так заторопились?

– Вы прекрасно понимаете, почему я стремлюсь покинуть это место. Тут нездоровый климат!

– Вокруг горы. И чудесный воздух!

– Ах, я совсем не о том! О моральном климате! Мои мальчики еще растут. Им вредны подобные переживания.

– Ваши мальчики уже вполне выросли. Например, я в их возрасте уже стоял у станка!

Подруги удивленно подняли головы и, не скрывая своего изумления, взглянули на Карлова. Он стоял у станка? И его холеные руки сжимали грубые заготовки? Это что-то новенькое!

Но Карлов отказался развивать эту тему. Кажется, он уже и сам жалел о своей импровизации.

Стас счел за лучшее вмешаться:

– Никто не покинет пределов замка и его территории до разрешения полиции. Иначе это грозит неприятностями, в первую очередь самому ослушнику.

– Интересно получается! У нас у всех дела! И почему мы должны терпеть неудобства и убытки по вине какой-то полоумной дуры?!

– Потише, дорогой! Помни, ты говоришь о покойнице!

Это шипящее заявление мадам Гольдман окончательно погрузило всех присутствующих в подавленное состояние. Но господин Гольдман никак не унимался. Выпитое накануне спиртное послужило причиной жуткого похмелья. Ничего спиртного за столом не было. Только кофе, чай, горячий шоколад и молоко со сливками. А это было, увы, совсем не то, чего хотелось Гольдману.

Хотелось ему стаканчик холодного запотевшего пивка. Но пива не было. И надежды раздобыть его до обеда – тоже никакой. Мадам Гольдман сделала выводы из вчерашнего поведения своего супруга. И сегодня глаз с него не спускала. Нечего было и мечтать под ее бдительным присмотром выпить вожделенного пивка.

От отчаяния у господина Гольдмана резко испортилось настроение. И он был зол на весь мир. В том числе и на ту идиотку, по вине которой он сейчас сидит здесь и пьет чай с молоком.

– У тебя отравление организма, – зудела над ухом жена. – Пей больше молока.

– Дорогая, я же не корова!

– При чем тут корова? Корова дает молоко. А ты его пьешь!

За многие годы супружества Гольдман уже хорошо усвоил: спорить с супругой дело заведомо проигрышное. Лучше покориться и сделать так, как она хочет.

– Хорошо, дорогая, – пробормотал он. – Налей мне еще чашечку.

Мадам Гольдман просияла. И сделала знак слуге наполнить чашку мужа. Так же бдительно она следила и за своими мальчиками. А они, надо сказать, давали ей повод для беспокойства. Все-таки они всего лишь дети. И, несмотря на случившееся вчера в замке несчастье, им хотелось и поиграть, и побегать. Они еле сидели на своих местах, повинуясь строгому взгляду матери.

Одним словом, мадам Гольдман было нелегко справляться со своими мужчинами. Но она не теряла присутствия духа.

– Чем же займемся? – поинтересовалась она, обращаясь к Стасу.

Тот развел руками.

– Но у вас же была какая-то программа, – не сдавалась мадам Гольдман. – Я имею в виду, если бы не произошло этого трагического инцидента!

– Ну да. Разумеется.

– Так что нам помешает придерживаться ее?

– Но вчера в замке погиб человек. Женщина!

– И что? Мы ее даже не знали!

– Но тем не менее это так печально, – произнес Стас.

– Мы ничем не поможем бедняжке, если сами облачимся в траур и примемся скорбеть по ней.

– Но…

– Она нам не родственница, не близкая подруга. И в подобном поведении я не вижу смысла. Чем быстрей мы забудем об этом печальном инциденте, тем лучше для всех оставшихся в живых!

Подруг откровенно покоробило отношение мадам Гольдман к смерти Аделаиды. Сколько цинизма! Или она только притворяется? Нет, не притворяется. А просто думает только о своих мальчишках и муже! Бывают такие женщины, которым безразлично все происходящее вокруг. Лишь бы ее собственная семья находилась в комфорте и приятно проводила время. Какое ей дело до других!

Осиротевшая собачка Аделаиды тоже вертелась в гостиной. Выглядела она жалко. Дрожала. И отказывалась от еды.

– Тоскует, – произнесла Леся, и на ее глаза навернулись слезы.

Но Влада считала, что собачку продолжает мучить расстройство желудка. Отсюда и отказ от пищи.

– Надо показать ее ветеринару, – заявил Карлов. – Пусть прочистит ей желудок.

Кажется, Джес умела понимать человеческую речь. Во всяком случае при слове «ветеринар» она сильно вздрогнула. Поднялась и на своих тонких кривоватых лапках проковыляла к выходу.

– Мои мальчики хотят поразмяться, – решительно произнесла тем временем мадам Гольдман. – И это вполне понятно. Они молоды, и силы в них бурлят. Где они могут поиграть?

Кажется, Стас едва сдерживался, чтобы посоветовать мадам Гольдман отправить своих сынишек погонять мячик в том самом дворике, где вчера вечером нашли разбившуюся в лепешку Аделаиду. Чего уж там?! Она же им не родня! Можно и попрыгать на камнях, еще обагренных ее кровью.

Но он сдержался. И вполне вежливо произнес:

– Возле южной стены замка есть небольшой теннисный корт. Ваши мальчики играют в теннис?

– Разумеется! И очень неплохо!

– В таком случае, я думаю, всем будет интересно пройти туда. Я скажу слугам, чтобы они принесли прохладительные напитки и закуску. И мы проведем сегодняшнее утро на свежем воздухе.

Это было отличное решение. Едва появилась перспектива удрать из замка, все мигом приободрились. И пошли играть в теннис. Не пошел один только Гольдман. Его продолжало мучить похмелье. Такого жуткого похмелья он еще никогда не ощущал. И теперь мог думать только о стаканчике пива. Спортивные достижения его сыновей волновали папашу Гольдмана меньше всего.

Слава богу, что его жена так увлечена детьми. Их воспитание, питание и здоровый образ жизни – вот три кита, на которых строится ее собственный мир. И сейчас она, временно забыв про мужа, понеслась со своими птенчиками на корт.

Гольдман кротко вздохнул. Да, ему повезло. Ему досталась настоящая хорошая еврейская жена. Просто образец для подражания! Его собственные родители души не чаяли в его супруге. Она всегда была для них воплощением идеальной жены и матери. Они оказались правы. Но Гольдман иной раз был вынужден признать, что ее добродетели становятся лично для него несколько утомительными.