Киирис, словно зачарованная, смотрела на блестящую алую дорожку крови на полу. Вот то самое свидетельство, которое подтверждает всю правдивость людской молвы: император нэтрезов беспощадный и жестокий тиран, и он исполнит кровавую клятву, которая превратила взгляд мертвеца в бездонные колодцы отчаяния и боли.

Дальнейшее обсуждение военных забот империи нехотя просачивалось в сознание Киирис. Генералы быстро поделили армию мертвеца, обсудили новый план захвата Золотой долины, сговорились, где и как обойти реку с наименьшими человеческими жертвами. Потом они что-то долго обсуждали, склонившись над картой, то ругаясь друг на друга самый отборной бранью, то нахваливая военную смекалку и находчивость.

Сколько времени прошло? Достаточно, чтобы в животе Киирис поселилась гремучая змея, то и дело напоминая урчанием о своем существовании. А к тому времени, как Дэйн, наконец, распустил своих военачальников, мейртина даже перестала стесняться этих громогласных звуков. Просто сидела в кресле, словно приколоченная, и ждала возможности заговорить.

— Можешь взглянуть, — сказал император, как только Малый военный совет разошелся исполнять его поручения, и в зале остались лишь они и безмолвная рабыня. — Наверняка тебе любопытно.

Киирис и правда было интересно, что в тех письмах, хоть она смутно догадывалась о содержании. Первое адресовалось дочери Набиша: в нем генерал просил сделать все, чтобы удержать мужа от желания покориться императору и спасти ни в чем не повинное население от участи превратиться в рутину для палачей. Другое Набиш написал одному из касхаров, чьи земли граничили с землями его зятя. И судя по тону письма, эти двое были в сговоре уже не один месяц. Касхар должен был собрать войска и смести нерадивого зятя с его законного места, пока сам Набиш будет искусственно тянуть время. А потом эти двое планировали объединить армии и потеснить границы владений самого императора. Безрассудство, продиктованное жадностью.

— Он заслужил куда более мерзкой участи, — сказал Дэйн, когда Киирис положила пергаменты обратно.

— Ты меня использовал, — почти шепотом, чувствуя себя морковью на удочке, которой приманивают свинью, ответила Киирис. — Спровоцировал генерала, чтобы с чистой совестью прирезать.

— Тебя это огорчает?

«Да», — устало отозвалось ее собственное угнетенное тяготами последних дней сознание.

— Ты просил, чтобы я говорила лишь правду, — напомнила Киирис.

— Говори сейчас, пока я разрешаю. Потому что как только мы переступим порог этой комнаты — ты забудешь все увиденное и услышанное, сотрешь из памяти, как дурной сон. Иначе, Киирис, мне придется от тебя избавиться. Даже ты не стоишь такого риска.

«Рас’маа’ру не разменивают на целую империю, да, Дэйн?»

— Мне противно от одной мысли, что я стала инструментом для твоей расправы. Даже если этот человек заслуживал той участи. Даже если все его родственники должны последовать за ним, чтобы дурная кровь больше никогда не давала порченые всходы. Ты знал, что мне придется выслушать — и все равно сделал это.

— И сделаю снова, если понадобиться, — не стал отпираться император. — Такова моя натура, Киирис. Это урок и для тебя: не стоит идеализировать ни одного из нас. Мы все глубоко испорчены жестокостью и безнаказанностью, и вседозволенностью. Одной твоей красивой мордашки и божественного происхождения недостаточно, чтобы переломить хребет нашей природе. Чем раньше ты поймешь это, тем проще тебе будет выжить.

— Возможно, мне не так уж нужна жизнь вашей игрушки? — Это был смелый вопрос-вызов. Дэйн до сих пор был на взводе и одним богам известно, успел ли остыть достаточно, чтобы отличить правду от непокорности.

— Возможно, — равнодушно ответил он. — Возможно, ты и есть то самое проклятие, о котором королева твердит не переставая: девчонка, которая заставляет меня чувствовать себя засранцем даже когда моя жестокость целиком оправдана.

Дэйн погладил ладонью ее щеку, но на этот раз Киирис потребовалось собрать в кулак все мужество, чтобы не отклониться от непрошеной ласки. Тот Дэйн, что накануне спал в ее постели и сопел, словно кот, тот Дэйн, что был нежным, даже отдавая ей приказы, ушел так далеко, что во властном императоре нэтрезов не осталось и намека на его существование.

— Я всего-навсего рас’маа’ра, мой император, — скупо ответила она, — а никакое не проклятие.

— Может, ты и сама не знаешь, что ты такое. Я видел, ты хотела посмотреть карту. — Он сделал широкий жест, приглашая Киирис к столу. — Понимаю, что демонстрацией своей жестокости несколько подпортил тебе настроение, но в ближайшее время у тебя вряд ли будет шанс побывать здесь еще раз.

Настроение в самом деле было безнадежно испорчено, но мейритина не смогла противостоять соблазну. Вблизи карта представляла собой вырезанное в столе углубление, в котором, словно мозаика, располагались разноцветные камни-пластины. Они плотно прилегали друг к другу, невзирая на искривленные контуры и формы. Присмотревшись, Киирис увидела поверх всего этого призрачные горы и равны, леса и реки. С молчаливого согласия Дэйна, вынула из мозаики темно-синий камень, контуром напоминающий женский сапожок. Он оказался теплым и тяжелым, и приятно покалывал ладонь.

— Это древняя теургия?! — Киирис не смогла справиться с удивлением, как не смогла одолеть и волну знакомого жара, которая просочилась в ладонь и потекла по венам, пробуждая давно забытые ощущения. — Откуда?

— Отец Рунна, — ответил император. Он стоял по другую сторону стола, но и оттуда Киирис чувствовала его мощную ауру подавления. — Он был самым сильным теургом, которого я когда-либо знал. Самым талантливым и самым тщеславным. В конечном итоге, то и другое выпили его досуха.

Киирис с трудом положила камень на место. Воскрешенные им отголоски воспоминаний были слишком сильными, чтобы их контролировать. А до поры, до времени, никто не должен догадываться, какая часть ее божественной крови уже вернула память предков. Иначе она рискует оказаться на цепи.

— И тот Аспект, что хранит Мерод… — Она сделала паузу, предлагая Дэйну закончить.

— Последний подарок жене. Он и есть этот Аспект, хотя ты наверняка разбираешься в таких вещах получше меня.

На эту неприкрытую провокацию Киирис отвечать не стала, но еще какое-то время с наслаждением изучала карту, которая жила своей собственной жизнью: реки текли, в деревьях шумел ветер. Настоящее мастерство, в которое создатель вложил не только теургические потоки, но и часть своей души.

— Но у Рунна совсем нет таланта, — вслух сказала Киирис, насытившись созерцанием гениального творения. — Так не бывает. Должны были остаться хотя бы отголоски.

— Загадка. Никто из нас не разгадал ее до сих пор. Еще когда Рунн был маленьким, он все время таскался за отцом, плакал, как девчонка, упрашивал, чтобы Туард научил его хоть чему-то. Но отец отмахивался от него, и не гнушался прохаживаться палкой по спине. У него была ужасная палка: с локоть длиной, тонкая, как хлыст, но ломала кости с одного удара. У проклятого фанатика теургия была везде. Наверное, и в нужник ею ходил.