Тезей не совсем понимал, почему Вечерский не согласился на высадку прямо в Пущино. Зачем было переть весь день через опасный лес, а теперь и форсировать стократ более опасную реку? Даже здесь, в двух сотнях метров от берега, сквозь терпкий запах сосновой хвои отчетливо пробивалась мерзкая дрожжевая вонь. И у Тезея начинала болеть голова. На самой грани слышимости нарастала глухая пульсация, смешанная с тонким комариным звоном. Плохо дело. Значит, действие антидота кончалось, и пора принимать новую дозу.

– Он сделал меня наркоманом, – пробормотал Тезей себе под нос, усаживаясь на корточки и отстегивая клапан рюкзака.

– Ты же вроде не ширяешься «Вельдом», – неожиданно ответил охотник.

Тезей вздрогнул и чуть не выронил ампулу. Ему-то всегда казалось, что Сизиф в такие минуты отключается, полностью сливаясь с птицей-дроном. Быстро взглянув на охотника, он увидел, что тот по-прежнему сидит с закрытыми глазами, в обманчиво-расслабленной позе. Длинные ноги в ковбойских сапогах свободно раскинулись по куче прошлогодней хвои. Лучи, пробивавшиеся сквозь ветки, расчертили лицо почти индейскими полосами. Сизиф казался спящим, но он конечно же не спал. Тезей сомневался, что охотник вообще когда-нибудь спит.

– Это не «Вельд», – неохотно ответил Тезей, заряжая ампулу в инжектор. – Это кое-что другое.

– И этим кое-чем другим тебя потчует наш общий друг?

Охотник улыбнулся, не разжимая губ. Выглядело это жутковато.

– Тебе он тоже дал собачью кличку?

– Почему собачью? – недоуменно спросил Тезей. – Это имя греческого героя. И я сам его выбрал.

– Сам. Ага.

– Вам не нравится имя «Сизиф»?

– Меня зовут Хантер. Ричард Хантер.

«Хантер». Вряд ли это было настоящим именем – что он охотник, понятно и так. Тезей некоторое время задумчиво поигрывал инжектором, а потом поднял голову и, глядя в незрячее сейчас лицо своего спутника, представился:

– Дмитрий Солнцев. Старший научный сотрудник Пущинского Института экспериментальной генетики.

– Я в курсе, Димитри, – ответил охотник, намеренно или нет искажая русское имя. – Так чем, говоришь, прославился этот Тезей?

Биолог поднес инжектор к предплечью и надавил на кнопку. Содержимое ампулы перекочевало в вену, и по телу побежал жидкий огонь. Однако голова болеть мгновенно перестала, как отрезало, словно кто-то врубил заглушку. Блаженно откинувшись на ковер из хвои, Тезей пробормотал:

– Он убил Минотавра.

– А что сделал Сизиф?

Накатывала обычная после дозы антидота расслабленность и сонливость. Вытянувшись на лесной подстилке и уже почти засыпая, Тезей ответил:

– Пытался перехитрить смерть. Он обманом выбрался из Аида и остался пировать в своем дворце на земле…

Сизиф-Хантер распахнул глаза и расхохотался так громко, что белка-химера, примерившаяся уже спрыгнуть с ветки и вцепиться в горло спящему Тезею, испуганно прыснула вверх по стволу.

А Тезею снился сон, и в этом сне оживало прошлое.

…Потолок то надвигался, то опускался, и почему-то он был прозрачным, а за ним серело набухшее от дождя осеннее, прогнувшееся тяжелыми тучами небо. Дмитрий не сразу понял, что потолок прозрачный оттого, что он лежит в госпитале, отделенный от неба пластиковой кишкой крыши. Он лежал в коридоре, рядом с воздушным шлюзом, потому что основное помещение было уже в несколько слоев забито мертвыми и умирающими. Но в то время Дмитрий еще не знал этого. Зато он услышал музыку. Точнее, поначалу это были просто шумы: что-то вроде писка, бульканья, тяжелых вздохов и непрерывная морзянка тонкого, на границе слышимости гудения. Потом в общем шуме стала прорезаться мелодия. Мелодия наплывала торжествующими волнами, побеждая всплески отдельных звуков. Почему-то Дмитрию представился завод, где трудятся тысячи и тысячи людей, терпеливо трудятся над неким общим делом, например созданием гигантской турбины, и ритм их шагов, музыка дыхания, грохот инструментов, шумы заводской вентиляции и системы отопления сливаются в один невероятный гимн. Только музыка была непонятной, чужой и страшной – от такой хотелось бежать, заткнув уши. Однако бежать он не мог, ноги по-прежнему не слушались. Замычав, Дмитрий зажал уши руками, но музыка отдавалась в мозгу, в мышцах, во всем теле, словно он сам стал резонатором для чудовищной мелодии. И тогда, распахнув рот, он заорал что было сил:

– Заткнитесь! Заткнитесь все, умолкните!

Музыка пошла на спад – и стихла. Под прозрачным куполом воцарилось молчание: ни стона, ни вздоха. Все пятьсот с лишним человек, находившихся в полевом армейском госпитале, умерли мгновенно и одновременно. А Дмитрий наконец-то погрузился в блаженную тишину.

Это потом он поймет, что убил их всех, убил одним своим словом и даже желанием. Потом поймет, что невыносимая мелодия была музыкой их жизни: гулкой пульсацией клеточных ядер, вибрацией нитей ДНК, напряженным гудением работающих энергостанций-митохондрий и щелканьем синтезирующих белки рибосом. Потом. А пока он просто наслаждался тишиной…

– И как этим пользоваться? – мрачно пробормотал Тезей.

После дневного сна глаза все еще слипались, голова была чугунная.

Они выбрались из леса и подошли к реке. На закате почему-то активность химер в этом районе резко шла на спад. Сизиф… то есть Хантер, Тезей напомнил себе, что надо звать этого высокого сухопарого ковбоя Хантером – затягивал на плечах биолога лямки прыжкового ранца.

– Тебе это знать не требуется, – сквозь зубы процедил охотник. – Ранец спарен с моим, я веду, ты следуешь.

– А что на том берегу?

Сведениями, полученными от дрона-ворона, Хантер делиться не спешил, так что на том берегу могло быть все что угодно – от омниевого озера на месте города до фермы по выращиванию людей на прокорм химерам. После текущей омниями реки Тезея уже ничто бы не удивило.

Хантер взглянул на спутника и резко пожал плечами.

– На том берегу город. Улицы. Дома. Людей, правда, мало, а машин и вовсе нет. А так город как город.

Тезей поперхнулся. Все же охотник сумел его удивить.

«Генбота», хранившегося в лабораториях Летарова и Солнцева, на всех инфицированных конечно же не хватило. Крупный фармацевтический завод, расположенный за рекой, в Серпухове, взялся за производство сыворотки в достаточных количествах, и через две недели с эпидемией было покончено. «Генбот» не спасал умирающих, но предотвращал заражение и излечивал больных на ранней стадии. В общей сложности погибло около восьмисот человек. Бригады андроидов сжигали тела в длинных рвах, выкопанных за городом, и три дня выжившие горожане задыхались от дыма. Упрямый южный ветер сносил дымы к реке, и они серым облаком стлались над соснами Приокско-Террасного. Тогда же пошел первый в том году снег, не белый, а тоже серый от пепла.

Но Дмитрий Солнцев ничего этого не знал, потому что с самого своего выздоровления сидел в стерильном боксе в лаборатории Летарова. Вместо исследователя он превратился в объект исследования. Во-первых, он был единственным, кого «генбот» излечил на третий день после заражения. Во-вторых, он спятил – или, по крайней мере, так всем казалось.