Без расстрела Белого дома, уничтожения демократии и формирования связанной с этим политической культуры было бы невозможным, немыслимым и превращение этой «маленькой победоносной войны» в крупнейшую коммерческую операцию девяностых годов, да и двухтысячных тоже. Ведь именно поэтому она была такой безумной и такой кровавой, такой чудовищной, и именно поэтому России не удалось в итоге одержать в ней победу.

Превращение чеченской войны в коммерческую операцию по разграблению бюджета, по нелегальной торговле неизвестно чем, с моей точки зрения, было прямо вызвано характером режима, который сложился в 1993 году, когда реформаторы и их обслуга очень четко поняли, что народа нет, а есть «быдло» – в лучшем случае «население». И, если что, недовольных можно арестовать, а то и еще раз расстрелять.

Полное отсутствие контроля за деятельностью государства было заложено расстрелом Белого дома и, с моей точки зрения, закреплено Конституцией Российской Федерации 1993 года, де– факто закрепляющей концентрацию всей реальной власти в руках президента. Именно тогда сформировалась стратегия уничтожения России ради обогащения кучки коррупционеров и олигархов. Именно расстрел стал переломным моментом, потому что народ был окончательно лишен реального влияния на власть, и продолжающаяся и по сей день наша русская катастрофа стала, по сути дела, необратимой.

Именно 4 октября 1993 года российская государственность окончательно сформировалась в виде того, что тогда оппозиция называла «оккупационным режимом», ну а сейчас, насколько могу судить, называется представителями этой государственности «суверенной демократией». Это внешне демократический авторитаризм, по сути дела, самодержавие.

Причем этот режим опирался на глобальные корпорации, с одной стороны, и на российскую медиакратию, с другой. Именно отсюда столь возбуждающая журналистов трогательная любовь Ельцина к СМИ: он понимал, что к власти его привела именно либеральная часть журналистов.

Ну и, наконец, третья опора – это антироссийская часть интеллигенции. Та самая, которая подписала письмо с призывом «раздавить гадину». Исторически российская интеллигенция всегда призывала милость к падшим, всегда и везде. Она бывала иногда неправа, бывала неправа и именно в этом, но практически всегда говорила: не надо крови, давайте пожалеем людей. В этом ее социальная функция, на то она и интеллигенция.

Когда она начинает говорить «раздави гадину», она перестает быть русской и перестает быть интеллигенцией. И вот эта часть так называемой интеллигенции стала третьей опорой режима. Единственно, из списка подписантов следует убрать Б. Ш. Окуджаву, потому что ему было просто уже очень много лет и он, по– видимому, жил в то время в несколько иной реальности, чем все остальные.

* * *

Очень важно и то, что в результате расстрела Белого дома и последующих событий политическая деятельность стала восприниматься обществом, по сути, как предательство, чтобы не сказать проституция.

Классический пример: насколько можно судить сегодня, Зюганов стал единоличным лидером КПРФ именно благодаря своей публичной поддержке Ельцина в той ситуации. Советники Ельцина, которые были с ним с самого начала, некоторые еще даже из Свердловска, публично поддерживать расстрел не стали – им было стыдно. А в Коммунистической партии РФ тогда было много лидеров, было коллегиальное руководство. И вот господин Зюганов, насколько могу вспомнить и судить сегодня, смог вырваться из этого коллегиального руководства и растолкать всех, опершись на администрацию президента, которая была ему страшно благодарна за поддержку.

Это очень важно: именно с того момента политикой в России стало заниматься стыдно. Хотя политика – это необходимый и полезный вид деятельности, что-то вроде гнойной хирургии.

Очень показательно сравнение расстрела Белого дома с ГКЧП. Путчисты, которые имели, образно выражаясь, не только ружье, но и палец на спусковом крючке, предпочли идти в тюрьму, но не стрелять, хотя могли, по крайней мере, надеяться мгновенно смести с лица земли сравнительно небольшое количество людей, вышедших защищать от них демократию и свои надежды на лучшую жизнь.

А через два с лишним года пришедшая к власти на гребне этой надежды либеральная тусовка открыла огонь на поражение практически без тени колебаний, и до сих пор преисполнена сознанием своей правоты и гордится своим зверством!

Почему в 1991 году народ не поддержал ГКЧП? Потому что общество, еще не знавшее либеральных реформ и порожденного им беспредела, судило ГКЧП по советским нормам, по поздне-советским стандартам, требуя от него ответственности, эффективности и честности.

А ведь время перед ГКЧП, конец 1980-х – начало 1990-х, было временем полной беспомощности государства. Оно последовательно становилось все более безумным и все менее эффективным. Давая все больше политических свобод для выражения недовольства, оно одновременно с этим порождало это недовольство, даже разжигало его, последовательно лишая людей еды (вплоть до сыра и сахара), сигарет, одежды, мыла… Оно не давало людям жить нормально и по-человечески, оно разваливало все.

Это была агония режима в прямом смысле слова. Тех же самых силовиков «подставляли» на каждом шагу, их руководители в ряде случаев прямо говорили им (как, например, бойцам рижского ОМОНа): а если в местах вашего проживания (в бывших союзных республиках) вас отдают под суд или просто убивают, – это ваши проблемы. Мы вас и тем более ваше имущество защищать не будем, попробуйте убежать с семьями, если получится.

Защищать такой режим к августу 1991 года физически было некому.

Точно так же, как защита Белого дома в 1993 году не возбудила массовой активной поддержки народа.

Начало 1990-х годов во многом предопределило современность.

Именно поэтому сегодня вся мощь государственной пропаганды противостоит адекватной оценке тех событий. Однако в ходе системного кризиса все будет переосмыслено достаточно быстро, гармонично и без каких бы то ни было внутренних напряжений – примерно так же, как в 1917 году была разом переосмыслена Русско-японская война.

Переломным моментом развития советской цивилизации стал 1987 год. Именно тогда были созданы кооперативы, обеспечившие перекачку ресурсов из государственного сектора в частный (и попутно разбалансировавшие денежное обращение огромным ростом наличных денег), и «товарно-сырьевые биржи», концентрировавшие эти ресурсы для вывоза за рубеж. Тогда же произошла либерализация внешней торговли, позволяющая этот вывоз осуществлять. Потребительский рынок был разрушен уже к осени 1987 года, а в 1988 году появились первые частные банки: государство лишило себя контроля за «командными высотами» экономики, ключом к ней – за ее финансовой системой.

Беспрецедентное по наглости воровство, начавшееся после развала Советского Союза, не должно маскировать для нас не менее масштабное, но скрытое воровство, организованное реформистской партхозноменклатурой в последние годы существования Советского Союза и ставшее причиной его хозяйственного краха.