После того как Элис Хаммат против своей воли оказалась в операционной, Уоттс сбрил ей волосы, протер кожу головы генцианвиолетом[40], сделал два надреза по два с половиной сантиметра по обеим сторонам головы, специальным буром просверлил отверстия в черепе и с каждой стороны взял по шесть небольших «проб». Операция заняла четыре часа.

Хаммат очнулась с «безмятежным взглядом» и уже вечером сказала, что не испытывает ни страха, ни тревожности. Когда спросили, что именно ее беспокоило, женщина ответила: «Кажется, я не помню. Похоже, это неважно». Но теперь Элис вела себя так, как никогда ранее: брала бумажный носовой платок и ритмично терла лицо и руки, будто вытиралась. При этом — во всяком случае, по словам Фримена — была активной и бодрой, читала журналы, хорошо спала и ела. «Я знаю, что, как только провел операцию на человеке с психическим заболеванием, когда полез с ножом в нормальный с физической точки зрения мозг, некоторые сразу сочли меня слишком дерзким», — сказал Фримен, будучи тем не менее доволен результатом. «Мы радуемся и поздравляем друг друга с блестящим достижением», — восторженно добавил он.

Через шесть дней после операции Элис Хаммат перестала ориентироваться во времени и пространстве, начала запинаться, делать ошибки в словах, не могла разборчиво писать и поддерживать разговор, но по-прежнему продолжала зачем-то растирать себя платком. При этом была спокойна, засыпала без снотворных и не требовала помощи медсестры. Несмотря на то что большую часть ее обязанностей теперь выполняли муж и домработница, женщина довольно откровенно общалась с друзьями, ее тревожность ушла. Элис Хаммат умерла через пять лет от воспаления легких. Муж назвал последние годы ее жизни самыми счастливыми.

Спустя 17 дней после операции Фримен сделал доклад о случае с Элис Хаммат в медицинском обществе округа Колумбии. «Через десять дней женщину вылечили, и она отправилась домой», — поведал он. Слово «вылечили» вызвало недовольство аудитории. Доктор Декстер Буллард, психиатр и руководитель частной психиатрической больницы в Роквилле, встал, чтобы возразить: «Уолтер, нельзя так говорить!» Другие присутствующие закивали в знак согласия. Раздались неодобрительные возгласы. Прошло несколько месяцев после операции, и у Элис случился затяжной приступ, во время которого она упала и сломала запястье.

Фримен и Уоттс опубликовали результаты операции Хаммат в журнале Southern Medical Journal. Статья называлась «Префронтальная лоботомия в случае смешанного аффективного расстройства: отчет об операции». Тогда впервые слово «лоботомия» появилось в печатном издании (Мониш и Лима всегда пользовались термином «лейкотомия»).

Перед предстоящим собранием Южной медицинской ассоциации в Балтиморе Фримен и Уоттс взялись сделать еще пять лоботомий. У Уолтера появился второй шанс показать американским коллегам, насколько замечательными могут быть результаты этой операции. Но на этот раз он хотел добиться лучшего приема врачебного сообщества и для этого предложил репортеру газеты Washington Star Томасу Генри эксклюзивное интервью. За несколько дней до собрания ассоциации в газете появилась хвалебная статья с отчетом о работе Фримена. Генри писал, что «лоботомия, по всей видимости, станет одной из величайших хирургических инноваций этого поколения… Кажется невероятным, что с помощью бура и ножа можно заменить неконтролируемое чувство печали обычным смирением». Еще до того, как Уолтер обнародовал свои выводы, он стал героем, по крайней мере на бумаге. «Как и ожидалось, к моменту, когда я прибыл в Балтимор, мною уже сильно интересовались журналисты», — заявлял он с большим воодушевлением.

18 ноября 1936 года Фримен предстал перед потрясенными неврологами и психиатрами и описал результаты процедуры. Он пояснил, что состояние всех шести пациентов после лоботомии улучшилось: они больше не страдали от дезориентации, фобий, путаного мышления, галлюцинаций и бреда. Исчезли беспокойство, страхи, тревожность, бессонница и нервное напряжение. Пациенты теперь были спокойны, довольны жизнью и гораздо более управляемы. «Мы видим, что ни один не умер и никому не стало хуже, — сказал Уолтер. — Все прооперированные вернулись домой, а некоторые уже не нуждаются в сестринском уходе».

Профессор Спаффорд Акерли встал на защиту результатов работы Фримена. «Это невероятная статья, — сказал он. — Я уверен, что она войдет в историю медицины как значимый описанный пример мужества врачей». Но, равно как и в случае с докладом об Элис Хаммат в Вашингтоне, в Балтиморе далеко не все присутствующие поддержали новатора. Психиатр с Манхэттена Джозеф Уортис утверждал, что «лоботомия просто пугала пациентов, доводя их таким образом до определенной степени нормальности». «Я наблюдал, как таким же больным становилось лучше после перелома ноги», — сказал Уортис. Затем выступил американский психиатр, декан и профессор неврологии в престижной больнице Джона Хопкинса Адольф Мейер: «Я не противник этой работы и, напротив, нахожу ее интересной, — сказал он. — У такой операции больше возможностей, чем представляется». Этот человек был очень влиятельным, и, выскажись он более критически, количество лоботомий, проведенных в США, могло бы ограничиться шестью. Но Мейер засомневался. Фримен и Уоттс с новыми силами вернулись к работе с намерением выполнить 20 лоботомий к концу 1936 года. Они хотели, чтобы как можно больше случаев было представлено на главном съезде врачей в Чикаго. Вероятно, у Адольфа Мейера было бы другое отношение к лоботомии, если бы Уолтер был честен в обнародовании результатов лечения первых шести пациентов. Пятая женщина, которая явно перенесла произошедшее по невнимательности тяжелое, необратимое повреждение головного мозга после разрыва мозговой артерии, страдала эпилепсией и недержанием всю оставшуюся жизнь.

В феврале 1937 года Уолтер выступил перед сотнями коллег на заседании Чикагского неврологического общества, и на тот момент это стало для него самым большим испытанием. Новаторы от психиатрии за три месяца прооперировали 20 пациентов, в основном женщин. Настроенный оптимистично, Фримен заявлял, что память, концентрация, способность к суждению и понимание его пациентов остались нетронутыми, а их способность получать удовольствие от жизни после лоботомии улучшилась. Единственный минус, утверждал он, заключался в том, что «каждый пациент, похоже, что-то теряет после этой операции — некоторую спонтанность, искру, изюминку личности». В Вашингтоне и Балтиморе Уолтера встретили в штыки, но это было ничто по сравнению с тем, как к нему отнеслись в Чикаго.

Несколько врачей утверждали, что процедура неизбежно предполагает повреждение сосудов, поскольку это слепое удаление участков головного мозга (по правде говоря, так уже случалось). Один врач сказал, что Фримен и Уоттс не могли сделать никаких выводов из состояния пациентов, потому что тревожное состояние было волнообразным, паника то подступала, то уходила, при том что обследование проводилось непродолжительно. Также присутствующие интересовались: что станет с музыкантом или художником с изуродованными лобными долями? Другие утверждали, что эта процедура не имеет «анатомической основы» и проводится только исходя из «небрежных рассуждений».