Узнав о результате этого сражения, император Франции длительное время не хотел говорить не только с самоуправцем Мюратом, но вообще с кем-либо из своего окружения. Наконец он вышел из кабинета и произнес с досадой: «Итак, нам суждено делать только ошибки!» После этого он отдал приказ армии покинуть Москву.

– Я оставляю обозы Мортье, пусть охраняет награбленное его мародерами, – хмуро сказал Бонапарт. – Для возвращения я избираю новый маршрут… – он склонился над картой и провел линию ногтем. – Армия будет двигаться на Боровск, Малоярославец, Медынь. Война еще не коснулась этой территории, и, при достаточном снабжении продовольствием и фуражем, именно здесь я предполагаю развить быстрое движение.

Наполеон двинулся по старой Калужской дороге, пустив впереди дивизию генерала Бруссье, но внезапно перешел западнее – на новую Калужскую (Боровскую) дорогу, рассчитывая обойти Кутузова и открыть себе свободный путь на Смоленск.

Разумеется, все эти новые решения держались в строжайшей тайне. Все дивизии, кавалерия, артиллерия и огромный обоз снимались с мест, соблюдая конспирацию и тишину, ощупывая окружающую местность пикетами и усиленными подразделениями разведки. Правда, соблюдать дисциплину в войсках становилось все труднее и опаснее. Полуголодные солдаты ворчали и по всякому поводу затевали ссоры. Обострились противоречия между французами, пруссаками, итальянцами и австрийцами. Нередко враждовали между собой разочарованные и озлобленные поляки. По-настоящему Бонапарт надеялся только на французов, причем в наибольшей степени на гвардейцев и артиллерию.

В расположении главной квартиры русской армии, между пехотных биваков, коновязей кавалерийских и артиллерийских полков появились всадники в егерьских шинелях, гусарских ментиках, казачьих чекменях. Многие с бородами, в косматых бараньих шапках. Замелькали дротики казаков, кавалерийские карабины и трофейные ружья, взятые у врага. Издали слышалась протяжная песня казаков:

Это степное переливчатое, разноголосое пение сопровождалось стуком копыт и всхрапыванием коней. Располагавшиеся вблизи солдаты пехотных и артиллерийских полков подходили, заинтересованно рассматривая вновь прибывших.

– Ну, пехтура, – сказал густобородый, крупнотелый казак какому-то молодому, слишком уж разинувшему рот от любопытства солдату, – вам скоро и делать-то неча станет. Наш атаман Платов да партизаны без вас хранцуза добьют. Так я гутарю, ребята, ай нет?

Второй солдат, с седыми усами, ухмыльнулся саркастически на подкалывание густобородого казака:

– Конешна, конное войско прыткое, скачут, как блохи. А всё без нас-то куда вам, только напылите. Пехота, брат, средствие основательное. Царица полей, слыхал?

Солдаты поддержали седоусого ветерана одобрительным гоготком.

– Когда они, басурмане-то, свои каре выстроют да стоят сплошняком… – продолжал он, опершись на ружье.

– Ну и чо каре? – пробовал оборвать пехотинца казак.

– Саблей да пикой с ихней сплошной каре не совладать. Тут штыковая атака одна действие иметь может.

– Ничево, – отмахнулся казак, важно и размеренно слезая с коня. – Теперя уж и мужики с вилами бьют хранцузей, а гутарят, шо даже и бабы не отстают… Ох, не могу, смех да и только! Ну, времена пошли, бабы в войну играют…

Один из местных мужиков, не больно голодраный, справный, в поярковой шапке, с тесаком на поясе и с ружьем, вступился за представительниц женского пола.

– Чего зубы-то оскаляешь? Баба бабе рознь. Слыхал про Василису Кожину из Пореченского уезда?

– Это старостиха из Сычевки, что ль? Про нее? – уточнил кто-то из солдат, все больше подходивших послушать шутливую перепалку с вновь прибывшими.

– То-то, что про нее. Командир-баба! А уж здорова, сильна да ухватиста – и не сказать, – продолжал защитник женщин в поярковой шапке, не забывая поддеть усмешливого казака. – Вот ты, кум, для такой слабоват будешь. Куда тебе, паря, не справишься.

Лихого донца это замечание безлошадного мужика возмутило:

– Я не справлюсь? Я?! Неужели?! Да я, коль до этого дойдет…

– Слабоват будешь, ей-ей.

Повсюду разразился громовой хохот, в котором с удовольствием приняли участие и другие казаки, не щадя самодовольного своего товарища. А бойкий крестьянин с тесаком и ружьем заключил свои доводы убийственным для казака сообщением:

– Кожину-то Василису сам Михайла Ларивонович Кутузов до себя призывал. И жаловал её за геройство. Наградил серебряной медалью на грудя, во как.

Сойдя с коней, двое из вновь прибывших в главную квартиру вошли в большую избу посреди села. Их встретил дежурный офицер начальника штаба генерала Ермолова.

– Доложите Алексею Петровичу: Фигнер и Сеславин, по его вызову.

Рослый, могучего сложения генерал в походном сюртуке без регалий беседовал со штабными офицерами. На лавке лежали офицерские плащи, на столе – карты, листы реляций и приказов. Наклонив над картами широколобую голову, Ермолов водил пальцем по кривым линиям, означавшим передвижения корпусов. Голос Ермолова рокотал в низенькой горнице, офицеры с вниманием следили за генеральской рукой.

О военной дерзости и смелости Ермолова рассказывали легенды. Он был не менее знаменит в армии, чем Багратион, также и другие погибшие – генерал Кульнев и храбрый Неверовский. Посмеиваясь, вспоминали, как на благожелательный вопрос царя Александра: «Чем мне наградить тебя за твои подвиги, Алексей Петрович?» – Ермолов при большом обществе дам и придворных ответил: «Государь, произведите меня в немцы». При Бородине, видя, что французы готовы прорвать центр русских позиций, он бросился отбивать батарею Раевского во главе одного батальона. Говорили, будто в кармане Ермолова были Георгиевские кресты; он кидал их впереди себя, и солдаты под ливнем пуль завладевали наградами. На выручку Ермолову спешили полки Васильчикова, в тыл французам ударил Паскевич. Перед батареей вырос холм из окровавленных тел, Ермолова ранило в шею картечью, но батарея была отбита.

Сеславин сам принимал участие в этом беспримерном бою на Центральной батарее, и Ермолов хорошо его запомнил.

Ответив на приветствие партизан и кивая на окно, за которым шумели прибывшие отряды, Ермолов шутливо сказал:

– Вы обращаете мою квартиру в вертеп разбойников… Что скажете? Бонапарт в Москве?

Главнокомандующий и погибший от раны в Бородинском сражении князь Багратион – ученики великого Суворова – называли императора французов только его корсиканским именем, как бы подтверждая свое неизменное и презрительное мнение об «узурпаторе». Так же именовал Наполеона и Ермолов. Он считал себя генералом суворовской ориентации.