Впрочем, опытный Орнано нашел способ быстро соориентироваться. Батарея французов вкатила орудия на возвышенное место, остатки кавалерии и пехота расположились рядом, – и по дерзким мсителям был открыт орудийный и ружейный огонь. Однако гусары и казаки, не обращая внимания на картечь, ядра и пули, искололи всех оставшихся лошадей и испортили упряжь под остальной артиллерией (не приобщенной французами к отпору), а также под всеми фурами и зарядными ящиками.

Собравшись в колонну, пехота решила отрезать партизан от леса. Сеславин приказал отступить. Оказавшись вне выстрела, он велел своим конникам сделать движение, изображающее начало новой атаки. Но когда французы, придя в себя после внезапной растерянности, повели решительную контратаку, Сеславин махнул своим: «уходим». Всадники, ведомые проводниками, исчезли в лесу, снова выстроились на тропе и отошли к реке Наре. В бою погибло сорок партизан. Для некоторых молодых казаков Гревцова это был их первый бой. И последний.

Сеславинский отряд на ночлег устроился в маленькой деревеньке, жителями кинутой и окруженной болотами.

– Господи, приими с миром дух погибших за веру православную и прости им прежние прегрешения их вольныя и невольныя… – бормотал Гревцов, печалясь о своих погибших молодцах.

Следующим пасмурным днем отряд Сеславина направился в новую экспедицию. Неожиданно в волнах тумана, между белоствольной березовой колоннадой, прерывающейся бледно дымящимся лужком, будто призраки, показались безмолвные силуэты всадников. В сомнении о неожиданном пребывании здесь русских, сеславинцы было спохватились и хотели готовиться к отражению неведомого отряда. Однако заметили, что эта чернеющая в тумане конница явно, как и казаки Гревцова, пронзала воздушное пространство над собой дротиками.

Жертвуя собой, гусарский поручик Редкин поскакал прямо на приближающийся отряд и сразу распознал своих. Это передвигался по рассвету рьяный смельчак и неумолимый каратель французов Фигнер со своими, как их называл генерал Ермолов, «головорезами». Сразу подъе-хал и Сеславин.

– О, Александр Никитич, какими судьбами? – приветствовал его круглолицый, в косматой папахе, вооруженный пистолетами, саблей и карабином Фигнер. – Рад встретить старого сослуживца промеж леса в чистом поле.

– И я очень доволен нашей встречей, Александр Самойлович, – улыбался в ответ Сеславин. – Тем более, увидев представителя столь почтенного войска, как конная артиллерия.

– О, да! Мы ведь с вами, как удостоверили бы дерптские профессора, коллеги, лейб-гвардии конноартиллеристы. А как вы оказались в наших дремучих лесах после штаба его высокопревосходительства господина главнокомандующего?

Сеславин рассказал о своей просьбе к Кутузову, его одобрении и своем обещании стать «глазами и ушами» штаба русской армии в тылу неприятеля.

– Ну, если вы «глаза и уши», Александр Никитич, то я предводительствую командой расстрельщиков, – небрежно заявил Фигнер. – Нарочно подбирал подходящих мне.

– Это уж слишком по-каннибальски, – шутливо высказал свое мнение Сеславин и перевел разговор на возможность продолжения атаки. Не хотелось упускать крупную и снабженную артиллерией войсковую группировку генерала Орнано.

Фигнер очень оживился, хотя, как он пожаловался, «не имел еще завтрака». Партизаны решили вместе на рассвете вновь напасть на Орнано, чей воинский контингент остановился в Фоминском. Холодной осенней ночью, держа коней в поводу, а для соблюдения полной тишины сабли «подобрав под бедро», партизаны прошли лесами к селу и расположились в засаде у дороги, ведущей от Фоминского через лесную просеку.

На рассвете часть большого отряда Орнано выступила из села. Сначала вышел авангард, состоящий из одной кавалерии, замыкал марш пехотный полк. Партизаны пропустили первые колонны, пытаясь отрезать пехотный «хвост». Неприятельская пехота встретила их, словно заранее подготовленным ружейным залпом. Началась перестрелка. На рысях возвращалась кавалерия. Гусары и казаки хотели сначала развернуться и навязать рукопашный сабельный бой.

Но остановившаяся на дороге артиллерия открыла огонь. Сражаться под артиллерийским огнем с превосходящим числом французской пехоты и кавалерии было невозможно. Конные отряды Сеславина и Фигнера вынуждены были скрыться в лесах.

Французы значительное время обстреливали лес, ломая ядрами стволы деревьев.

Вообще же дерзкое поведение партизан в тылу «Великой армии» необычайно подбодрило командование русских войск и приводило в неистовство Наполеона.

– Эта акция русских имеет не только военное, но и политическое значение! – кричал он своим маршалам, несколько растерянным таким положением в тылу. – Пруссия и Австрия только и ждут моих неудач, чтобы тут же меня предать. Весть о том, что я более не имею спокойного тыла, будет им как нельзя кстати!.. Я не боялся и не боюсь сражений, но меня страшит этот варварский способ ведения войны, который грозит оставить армию без припасов и в конце концов удушить ее.

Назначение Сеславина командиром маневренного разведывательного и истребительного отряда открыло еще больший простор для его военных способностей, храбрости и удали, доходящей до дерзости, для его поразительной, безграничной энергии и сказочной удачливости. Всеми этими качествами обладали с избытком и другие вожаки партизан, но Сеславин совершил подвиг, прославивший его имя по всей России.

После визита в Тарутинский лагерь генерал-адъютанта Лористона Наполеон четырнадцать суток терпеливо ждал окончательного ответа. «Одноглазый старик» всё уверял, будто он не имеет полномочий принимать окончательное решение, будто он еще раз должен обратиться к Его Величеству Императору Александру. Он почти каждый вечер вёл с Лористоном тонкие дипломатические разговоры, уклоняющиеся от предложения Наполеона. Кутузов владел великолепным французским языком и своими остроумными сентенциями заставил улыбаться даже озабоченного Лористона. Однажды во время подобной беседы фельдмаршал воскликнул, потирая руки: «Заключить мир? Да войны еще не было! Когда же мы воевали? Скажите вашему императору, что мы только еще хотим начать войну, а до сей поры армия наша маневрировала перед вами».

Бонапарт получил ответ Кутузова 6 октября, когда был разгромлен вышедший из Москвы авангард под командованием заносчивого Мюрата.

Русская армия ликовала! Наконец произошло сражение, увенчавшееся успехом. Эта первая несомненная победа имела огромное нравственное значение для русской армии. Потери французов составили две тысячи убитых, полторы тысячи сдались в плен. Сам король неаполитанский, как всегда, в странных одеждах, расшитых золотом, в ярких лентах и страусовых перьях, едва спасся от пленения упорно гнавшихся за ним казаков. Они были уверены, что так одет может быть только сам Наполеон. Их арканы несколько раз почти достигали Мюрата, но они, мечтая «взять в полон хранцузского царя», не применили дротики или карабин. Великолепный конь Мюрата унес его даже от горячих донских скакунов. Кстати, конный авангард, возглавляемый Мюратом, вышел к Тарутино без согласования с Наполеоном.