Владимир был вынужден клятвенно пообещать, что никакой прислуги в обществе его семьи в театре, равно как и в других местах, не будет. Мать сразу перестала рыдать, они с Аленой мило попрощались с ним и ушли. А он остался думать, как сказать дома, что театр для Наташки отменяется. Людка так радовалась, что сможет приобщить к прекрасному деревенскую девочку. Она вообще любила всех приобщать. Или радовать…

Разговаривали они уже в спальне. Владимир боялся обидеть Наташку и предлагал сослаться на трудное меню званого ужина. Мол, прости, не до концерта, много гостей, много блюд, в другой раз. Людмила злилась и интересовалась, на что он собирается сослаться, когда его мамаша потребует выставить Наташу из гостиной во время ужина. Владимир предложил устроить для помощницы по хозяйству выходной, свободный вечер.

Да? И куда она должна отправиться, а главное, с кем? Ведь все они идут на концерт…

Наташке тоже не спалось. Все-таки не каждый день ей предложения делают. Пусть все это не серьезно, пусть Егор мальчишка, вряд ли отвечающий за свои поступки. Зря она, конечно, про молодость свою рассказала, нашла кому. Конечно, это он от жалости, тут и думать нечего. Дело в другом. Она не чувствовала к Егору ничего. Ну, может, кроме искреннего дружеского расположения.

Наташка, как и любая молодая женщина, мечтала о любви. Но о какой любви может идти речь, если про любовь эту самую ни слова сказано не было, а предложение ей сделал семнадцатилетний мальчишка после стакана виски и душещипательной истории? Вернее, сначала истории, а уже потом — виски.

Да и вообще: что у них с Егором общего? Он красавец, студент первого курса, у него девушек, наверное, просто завались. А она кто? Уродина без образования, без роду, без племени, без будущего…

А если быть совсем честной, хотя бы сама с собой, то не то чтобы нравился, но привлекал ее внимание совсем-совсем другой человек. Только думать о нем еще глупее, чем обращать внимание на признания Егора. Между ней и этим человеком — пропасть. Во всем.

Людмила приняла волевое решение: что бы там ни говорил ее муж, она будет честна с Наташкой. Хватит на их семью и одного вруна и любителя компромиссов. Утром, выпроводив мужчин из дома, она позвала Наташку пить чай. Отдельный чай, после завтрака. Наташка думала, что хозяйка собирается расспрашивать про вчерашнее свидание, но речь пошла совсем о другом.

— Мне, правда, жаль, но с театром в этот раз ничего не получится… — начала Людмила.

— Ой, как хорошо, — искренне обрадовалась Наташка. — А я все думала, как мне все по хозяйству успеть. И в музыке я ничего не понимаю, только место чье-нибудь занимала бы, и вести я себя правильно тоже не умею… Ну, я, конечно, понимаю, что надо тихо сидеть и слушать, только все равно боюсь. Ты не волнуйся, я успею и приготовить, и подать, это ничего, что народу много будет.

Людмила была готова заплакать. Девочка думает, что она об ужине волнуется. Какая чушь! Если бы она могла отменить этот дурацкий ужин, она бы так и сделала, но договаривались все еще до новогодних праздников. И ее собственные родители в чем виноваты? Мама, например, вообще саму идею быть в своем доме не хозяйкой, а госпожой принципиально не признает. У Петровановых прислуги никогда не было, мама всегда делала все сама, а отцу был безразличен социальный статус. Лишь бы человек был хороший. Свекор называл отца либералом и народником. Александр Михайлович только смеялся в ответ, иногда дразнил свояка боярином и буржуем недобитым. Впрочем, отцы ладили: Сокольский-старший предпочитал встречи «в верхах», сказывалось обкомовское прошлое, а Петрованов умел дело делать. Доставать то, чего в городе не было и не могло быть, улаживать конфликты как с заказчиками, так и с работниками. А в случае аврала мог сам натянуть спецовку и…

В общем, если бы на ужин должны были прийти только ее родители, Людмила и голову себе не забивала бы.

Сказаться больной и не ходить самой? Она уже думала об этом. Ничего не изменится, она пропустит интересный концерт, а гости все равно придут. И свекровь не упустит возможности нарочно унизить Наташу, чтобы доказать своему Вовчику, что его жена, может быть, и хороший человек, но абсолютно бескультурна и ничего не понимает в этикете. Все-таки происхождение — это происхождение, Сокольские — польские дворяне, а фамилия Петровановы говорит сама за себя.

Пока Людмила собиралась с духом, чтобы сказать Наташке, что ей придется сидеть в кухне и ждать, когда позовут, пока все остальные будут есть то, что она готовила целый день, Наташка решилась обратиться с просьбой:

— Я знаю, как ко мне относятся в этом доме, и, поверь, очень ценю. Но можно я со всеми ужинать не буду? Когда мы в боулинге были, сестра Владимира Ивановича даже ушла из-за того, что я была. А вдруг она опять обидится? Я лучше на кухне посижу, только вы дверь не закрывайте плотно, я услышу, когда подойти надо, подать что. Ладно? Пожалуйста!

Людмила опешила. Девочка, оказывается, все понимает и пытается избавить ее от неприятного разговора.

— Наташ, поверь, у меня нет другого выхода. Вовкина мать вчера ему истерику на работе закатила. А Алену я вообще не понимаю, нормальная вроде всегда была, а тут такое хамство…

— Не надо плакать, люди разные бывают. Они не самые плохие, они же вправе выбирать, с кем общаться. — Наташка помолчала, вздохнула и добавила: — Вот со мной не хотят. Это ничего, я привыкла. Давай лучше план подробный составим, что готовить, когда подавать… А еще мне лучше записать, кто что обычно пьет, чтобы каждый раз не спрашивать.

Общество вернулось из культпохода почти в десять вечера. Людей в дом вошло так много, что Наташка сначала даже испугалась. Здесь были и Ираида с Сергеем, слава богу, без Егора, и две пары в возрасте, видимо, родители хозяев, и Алена, красивая, как фотомодель, и, конечно, Людмила с Владимиром Ивановичем и Андрюшкой. Последним вошел тот, встречи с кем Наташка ждала и боялась. Как всегда, безупречен. На мгновение она вспомнила его обнаженные руки, перевитые мускулами, и спину под мокрой от пота футболкой…

Конечно же он опять сегодня на нее даже и не посмотрит, это понятно. Но она-то может? Краем глаза?

Помогать ли им справиться с верхней одеждой? Вот дурочка, не спросила у Людмилы вчера, когда весь вечер по минутам разбирали…

Наташка решила ограничиться сдержанным приветствием, все равно их слишком много. Да и Андрюшка налетел как торнадо: живая музыка здорово, только пусть ее играют те, кто уже умеет! Наташа, пойдем на кухню, я только котлетку укушу, и спать, а то устал как собака. Она тихо рассмеялась и увела его кусать котлетку, а заодно и салатик, и йогурт на ночь.

Они уходили, обнявшись, — он ее за талию, а она его за плечи, — а вслед им пристально смотрел Николай Георгиевич. Сегодня Наташка не накрасила ресницы и снова стала похожа на обычную симпатичную блондинку. Обычную! Да что это с ним? На самую…

Конечно, самую необходимую для него женщину. А не на произведение искусства, за которым он исподтишка наблюдал весь вечер восьмого марта. Произведение искусства в обществе юного Ромео. Который, если быть честным, тоже произведение искусства.