Правильный прямой пеленг — вещь насущная. Взятие его — дело нервное. Он поможет вам в море не нарваться на скалу, правильно рассчитать расхождение с тупым носорогом — японским судном Ро-Ро[62], везущим машины «Тойота» в страну, в которой их ждут ковбои с бейсбольными битами. Это сейчас ковбои привыкли, а тогда очень нервничали.

Разошлись левыми бортами? На дистанции полумили? Ух, лихо!

Зачем еще нужен пеленг? Чтобы найти корабль потенциального противника!

— «Баклан», я — «Бугель». Дай пеленг на Костю-еврея! — кричите вы по открытой связи разведчику Ил-20, приданному вам в Японском море.

— «Бугель», — кричит он, — я хоть и баклан, но что такое пеленг и кто такой Костя?

Вы нервничаете, но все же говорите в трубку, повторяя каждое слово дважды:

— «Баклан-баклан», дайте-дайте направление-ление и дистанцию-цию на Лейшена-шена.

— На кого?

— На авианосец «Констеллейшн», вашу-мять-вашумять!

— Аааа! Добро! Азимут 160, удаление 34 км.

Друзья, то, что сказал этот авиатор, — не только плевок в добродушное военно-морское лицо. Это еще и неправильный пеленг!

Пеленг — это горизонтальный угол между северным меридианом и направлением на объект. А азимут — это горизонтальный угол между северным меридианом и направлением на объект! Видите разницу? То-то! Если не видите — не произносите это арабское слово «ас-су-мут» на расстоянии ближе чем 185,2 метра от ближайшего флотского — эту дистанцию в один кабельтов он бегает быстро, но потом выдыхается и тяжело дышит. Почему? Он сейчас меряет этот самый угол. Он берет радиопеленг, а значит, он не уверен в его правильности. Почему? Пеленгатор может быть не откалиброван, но чаще — его берет матрос Керимбабеков!

— Частота 7777! Срочно дать пеленг на объект! — кричите вы.

— Тащ, чистата сэм-сэм-сэм-сэм, пэ-лынг — тарыста двацыть!

— Уверен, что прямой?

— Тащ, обыратнный пэлынг — тарыста пьят!

Что скажешь в такой момент? Да, ничего… Скорее споешь:

«Штурмовать далеко море

Всяких дятлов шлет страна…»

— Бабек, обратный пеленг от 320–140 градусов! — бьетесь вы головой о переборку.

— Нэт, тащ, уже дывэсты дэвьяносто!

— Самолет, что ли?

— Ай, тащ! Это наш корабэль поворачывае-ця, цырыкулирует!

Ну что ж, придется провести с Керимбабековым дополнительные занятия. На камбузе. И счастье, если он там останется навсегда, а на его место сядет литовец матрос Борзутис. Это двойное счастье, ибо пеленг становится очень прямым! Но берется очень медленно…

К кому же обратиться, чтобы этот арабский азимут вычислялся верно и быстро?

К кому же еще? К Юрке! Юрка — «глобальный тральщик» по всему стратегическому. У него даже карта есть в проекции Меркатора! Этот глобалист, например, знает, что радиопеленг является ортодромическим! Вы знаете, что это? Я нет.

А Юрасик сидит перед своей чудо-картой, нарисованной от руки, и шмалит «Беломор». В этот момент он глобально тралит! Иногда ему даже пеленг не нужен — он гоняет самолеты, лодки и корабли экстрасенсорно, на мутный военно-морской глаз, он вяжет пеленга пачками, протягивая резинки с иголками на концах по всей мировой карте, нещадно искривленной Меркатором.

— Вижу! — кричит он, — Нет, ошибся…

— Что-то не нравятся мне вот тут! Бабек, что есть по пеленгу 270?

— Тащ, нэту ничыго!

— Найти и доложить!

— Эст! Тащ, эст обэкт по пэлэнгу 90!

— Умница! — кричит Юрасик, — Но пеленг обратный! 270! Понял, обратный!

— Эст обратный! — соглашается замученный на камбузе узбек.

И Юрик уже бежит к командиру, доказывая наличие авианосца «Констеллейшн» в Персидском заливе.

— Уверен?

— Так точно! Вернее не бывает! Он, зараза! Разрешите сообщить в базу?

— Добро!

А вечером грустный командир вызвал глобалиста на ходовой. Подвел его к бинокуляру, навел по пеленгу 90 и говорит:

— Смотри, радуйся! А потом я тебя драть буду!

Посмотрел глобалист и увидел — он, «Констеллейшн». Стоит себе в ремонте в Сан-Диего.

А командир карту ту порвал. Да. В порыве ярости. Зря, конечно…

Корабль в походе: три месяца за плечами, впереди еще три. Народ устал друг от друга и непроизвольно готовится к неминуемым ссорам и профессиональным конфликтам. Средство избежать их одно — флотская шутка в отношении ближнего своего. Удачно исполненный «прикол» становится известен всем (от низов до командирской каюты) и позволяет «спустить пар» у экипажа хотя бы на несколько дней. Будь замполиты поумней и обладай чувством юмора, напрочь выбитым из их конспекто-марксистско-политподготовленных голов в Киеве, могли бы стать популярней на флоте, занимаясь исключительно пропагандой здорового смеха и организацией массовых розыгрышей. Народ же не ждал милости от партии и развлекался по-своему…

Сан Саныч, воплощенный Дэнни де Вито (по стати) и ангел во плоти (если ангелы так грязно матерятся), любимец экипажа, отмеченный скорбью всего белорусского народа на лице, правил специальную вахту, требующую обхода боевых постов ежечасно для «закручивания гаек»: отлова личного состава, жарящего картошку в блоках радиооборудования, несанкционированно курящего на вахте и давящего на массу (сиречь спящего). Сан Саныч спускается в низы на обход и открывает ногой дверь «лабалатории» (лаборатория — слово артикуляционно сложное для нашего командира) со своей обычной присказкой: «Ну что, буйные хари? Не ждали?» Но бойцы все в работе: никто не курит, не спит, не «чифанят картофан»… Более того, их лица имеют выражение озабоченности боевой обстановкой в районе. Странно… Проверяя вахтенные журналы, Сан Саныч проходит от одного матроса к другому и утыкается взглядом в маленький цветной календарь с изображением грустнолицего шимпанзе, прилепленный одним из бойцов-москвичей на переборку для украшения серых будней покрашенного в шаровый цвет боевого поста. Дав бойцу отеческий подзатыльник, де Вито приказывает снять обезьяну, обещая проверить исполнение через час.

Через час — бум-бум по трапу; один из матросов, узнав поступь хозяина, услужливо открывает дверь. «Ну, буйные хари! Я же сказал снять обезьяну!» — Сан Саныч закричал уже с комингса, пальцем показывая на все еще висящий на переборке календарь. Матрос, виновато, но как-то хитро улыбаясь, срывает календарь и рапортует: «Тащ, принимал радиограмму и не успел выполнить ваше приказание. Виноват, тащ».

Удовлетворенный своей маленькой флотской победой, де Вито величественно удаляется (на самом деле — перекурить в соседней каюте у помощника, через пять минут неожиданно появиться в проблемной «лабалатории» и поймать «гадов» с поличным). Флотское чутье его не обмануло. Через пять минут он опять увидел картинку на переборке и рявкнул: «Я же сказал снять обезьяну!» Его голос вдруг сел, строго вытянутый вперед палец увял, а морда лица густо покраснела… Картинка почему-то была не цветной, а черно-белой… И был это вовсе не календарь с шимпанзе, а фотография самого Сан Са-ныча (в полном параде и с медалями)… Матросы начали хрюкать, сдерживая смех, однако думая при этом: «Алее капут! Или батон будет крошить, или наши морды». Но краснота лица старшего по званию оказалась не следствием подступающего гнева, а следствием удушающего смеха: Сан Саныч ржал как конь. Вытерев слезы с глаз, он с трудом выдохнул: «Люблю военных» — и с достоинством удалился. Флотский порядок и моральное состояние личного состава были восстановлены, как минимум, на неделю.