Рузвельт также создавал трудности для премьер-министра. В конце февраля Сталин снова потребовал от Великобритании признать претензии Советского Союза на страны Балтии. Общественное мнение в США было однозначно против одобрения этих притязаний. Черчилль был более сговорчивым, так как Советский Союз был популярен среди британцев. Поразмыслив, он решил снять запрет на обсуждение пограничных вопросов до окончания войны и признать советские претензии на Прибалтику. Но, опасаясь, что это решение приведет к тому, что его обвинят в заискивании перед Сталиным, он попытался использовать неофициальную поддержку президента США в качестве прикрытия. В телеграмме Рузвельту от 7 марта он написал: «Возрастающая серьезность ситуации заставила меня почувствовать, что принципы Атлантической хартии [которая запрещала обсуждать пограничные вопросы до конца войны] не должны истолковываться как непризнание за СССР территорий, которые она оккупировала, когда на нее напала Германия. Поэтому я надеюсь, что вы сможете предоставить нам свободу действий для подписания договора».

Ответ Рузвельта был продиктован новыми данными разведки. Тесные отношения Соединенных Штатов с Великобританией заставили Советы не доверять Америке. Двенадцатого марта, через пять дней после телеграммы Черчилля, Рузвельт вызвал в Вашингтон советского посла Максима Литвинова и сделал то, что историк Гэбриэль Городецкий назвал «переломным моментом в отношениях с Россией». Президент сказал Литвинову, что отныне они должны обсуждать вопросы о границах напрямую, поскольку «вести дела с англичанами сложно». Он также написал Черчиллю необычно резкое письмо. «Я знаю, вы не будете возражать, если я откровенно скажу вам то, что думаю. Я считаю, что справлюсь со Сталиным лучше, чем ваше министерство иностранных дел или мой Государственный департамент, – начал он. – Сталин ненавидит всю вашу верхушку. Я ему нравлюсь больше и надеюсь, что так будет и впредь». Время от времени защитные механизмы президента отключались и ненадолго появлялся настоящий Рузвельт.

Весной, когда европейские столицы гудели от слухов о новом немецком наступлении, Рузвельт смягчил свою позицию по границам. Он сказал, что не будет возражать, если британское правительство подпишет секретное соглашение с Россией, при условии, что англичане не будут ставить его в известность. Однако к тому времени, когда Рузвельт высказал это предложение, Сталин потерял интерес к пограничному вопросу, что могло произойти по двум причинам. Первая: с приближением нового нападения Германии он не хотел портить отношения со своими западными союзниками. Вторая: он решил изучить возможность разрядки отношений с Гитлером. Такое уже случалось в истории советско-германских отношений. В 1917 году Ленин и Троцкий заключили соглашение с армиями кайзера, а в 1939 году Сталин и Гитлер подписали договор о ненападении. Так почему бы не попробовать в третий раз?

К концу марта появились основания полагать, что Сталин и сам задается этим вопросом.

Зимнее наступление советских войск, которое должно было обеспечить победу в войне в 1942 году, остановилось и мало к чему привело, кроме плачущих жен и детей, оставшихся без отцов. Шесть миллионов советских солдат были убиты или взяты в плен, танковые войска и ВВС понесли колоссальные потери, а треть железнодорожной сети оказалась в руках немцев. Кроме того, производство в тяжелой промышленности сократилось на 75 % по сравнению с июнем 1941 года. Шансов получить помощь от западных союзников, которые попали в окружение на трех континентах, оставалось немного.

В первый же вечер декабрьского визита Черчилля в Белый дом он и Рузвельт пришли к соглашению относительно того, с чего должен начинаться союзнический путь к победе. Наступление в Северной Африке, по слухам, должно было предвосхитить немецкое вторжение в этот регион через Испанию и Португалию и подготовить почву для боевых действий союзников в Европе в 1943 году. В конце января 1942 года план получил название «Гимнаст», но особого внимания не привлек.

Мрачной зимой 1942 года британские и американские войска вели сотни отдельных боев вдоль линии, протянувшейся от Сингапура до Северной Атлантики, и проигрывали почти везде. Африканский корпус Эрвина Роммеля начал новую кампанию в Ливийской пустыне. В Средиземном море Мальта, оплот британского господства на Ближнем Востоке, подвергалась мощным бомбардировкам немецких и итальянских ВВС. В водах Атлантики немецкие подводные лодки рыскали вдоль морских путей от Мурманска до Карибского моря. А в Тихом океане японцы взяли в кольцо Филиппины, захватили Сингапур и уже смотрели на восток.

Руководствуясь интересами империи, англичане оставались сторонниками идеи контрнаступления союзников из Северной Африки, и Черчилль не собирался менять мнение по этому вопросу. Вся британская нефть и большая часть продовольствия поставлялись через Суэцкий канал. Ближний Восток также был воротами в Британскую империю и в доминионы, в Австралию и Новую Зеландию. Черчилль, мысливший имперскими, а не национальными категориями, считал Северную Африку настолько важным регионом, что в 1940 году, в разгар Битвы за Британию, направил туда значительную часть танковых войск. Армейские и флотские аналитики из США, которые мыслили национальными категориями, были сбиты с толку британской стратегией. Зачем ехать за 2500 миль в пустыню и сражаться с врагом, главные силы которого находятся в 30 милях от вас, по другую сторону Ла-Манша? Однако, за исключением общего недоумения по поводу британской манеры вести войну, американские командующие мало в чем соглашались между собой. Военно-морской флот отдавал предпочтение стратегии «Тихий океан – прежде всего» и имел влиятельного представителя в лице адмирала Эрнеста Кинга, руководителя военно-морскими операциями.

Кинг, живая легенда военно-морского флота, имел лицо пропойцы, словарный запас старого морского волка и взрывной характер. Дочь Кинга однажды так охарактеризовала этого закаленного моряка: «Он всегда злится». Она преувеличивала, но самую малость. Рузвельт сравнивал Кинга с реактивным двигателем, а историк Джон Рэй Скейтс назвал его самым неприятным среди высших армейских чинов Союзников во Второй мировой войне, не считая фельдмаршала Бернарда Монтгомери. В разговоре с Рузвельтом, состоявшемся в начале марта, Кинг обосновал необходимость следовать стратегии, ориентированной на защиту Тихоокеанского региона, как по расовым, так и по стратегическим причинам. Кинг сказал Рузвельту, что если они позволят японцам захватить «страны с белым населением – Австралию и Новую Зеландию… то среди представителей других рас начнется опасное брожение».

Стратегия «Германия – прежде всего» выросла из серии штабных переговоров, прошедших в начале 1941 года, и базировалась на простом доводе. Чтобы выиграть войну, союзники должны были сначала победить самого опасного врага – Германию. Япония имела грозную армию и флот, но Гитлер располагал промышленной мощью и рабочей силой всей Европы. Пользуясь ресурсами Франции, Бельгии, Голландии и Чехословакии, Германия могла завершить завоевание Великобритании и России, а затем повернуть на запад, в сторону Америки. В конце января 1942 года Эйзенхауэр, на тот момент начальник Отдела военного и оперативного планирования в штабе армии США, написал в своем дневнике: «Мы должны прекратить транжирить ресурсы по всему миру. Нам нужно отправиться в Европу и сражаться». Его умозаключения остались без внимания.