– Странно. Ты говорила, тактильная отдача значительна, но сейчас я ощущаю лишь слепок, стершийся след. Образы теплые. Скорее ее. Мужчина аккумулирует любовь. Однако факт бесспорен – они Скользящие, но идущие параллельно. Линиям их жизней не суждено пересечься ни в прошлом, ни в будущем. Они словно сателлиты, уравновешивающие друг друга, одновременно отталкивающиеся и притягивающиеся. Если они опять встретились, значит, возложенная задача пока не выполнена, ошибки прошлого не учтены и переместились в настоящее, поменяв полярность. Палач стал жертвой, и наоборот. Ты правильно сделала, что не вмешалась в их судьбу. Не нами заговорено, не нам и отменять. Постарайся найти этих птичек и проследить – в исследовательских целях, так сказать.

– Твоими устами бы да мед пить, уважаемый Борис Михайлович. Да что-то вкривь стежка-дорожка пролегла, не по нашим правилам. Не сделала я ничего плохого, уму-разуму клиентку самонадеянную поучила разве что. Но нет, одна из райских птичек, известная как Мария Фогель – да-да фамилию легко оправдывает![28] – так вот она сама на меня вылетела. Буквально! Этим утром угодила под колеса моей машины. Отделалась ушибами. Это можно еще посчитать случайностью, но тот факт, что она назначена новым лечащим врачом Виктории, уже далеко не случайность, а проделки циничного фатума. Не так ли, дорогой крестный?

Борис Михайлович ответил не сразу. Крякнул по-стариковски. Глянул на дно чашки, повертел ее по и против часовой стрелки, пытаясь понять странные узоры из чайных листов.

– Я думал, что удивить меня уже невозможно. Заманчивый пасьянс у вас складывается, однако…

«Почему эту ерунду надо обсуждать именно сейчас, на утренней летучке? Почему пять условных минут на общий сбор и ритуальное повторение политики партии всегда затягиваются на добрых полчаса?

Неужели Любочка не могла потом тет-а-тет отчитаться за нехватку канцелярских принадлежностей, а старшая медсестра – за перерасход перевязочных средств? Действительно, куда она их дела? На москитные сетки? Что за ерунду мы сейчас обсуждаем?»

Во время утреннего совещания Маша периодически отключалась, безуспешно массируя по очереди то мочки ушей, то волшебную точку между большим и указательным пальцем. Врут китайцы, акупунктурная подзарядка частенько дает сбой.

Она боялась думать о том, что происходит с ней последние недели, и тем более опасалась классифицировать симптомы.

Не дающая покоя теория, что сумасшествие заразно, преследовала, не давая покоя ни днем ни ночью. Особенно ночью.

Все началось с исповеди новой пациентки и продолжается до сих пор с небольшой передышкой на пару мертвых ночей, когда разум милостиво не допускал к ней видений. Маша запуталась в повторяющемся кошмаре, который каждую ночь, подобно квесту, дарил намек на разгадку, подкидывал подсказки и шаг за шагом приближал ее к финалу. Вот только к какому? Оказаться на соседней койке с Викторией? Впрочем, почему бы и нет, уютная палата, возможность выспаться, а заодно и выслушать пару пояснений.

Именно о пояснениях мечтала Мария Сергеевна, заканчивая утренний осмотр. Больную Лазареву она оставила на финал. Постучав в ее палату, осторожно открыла дверь и, стараясь не шуметь, вошла.

Виктория спала сном младенца, счастливо улыбаясь утренним грезам и не реагируя на солнечного зайчика, играющего в салки с тенью от еловой ветки на ее кровати. Позавидовав беззаботному сну пациентки и решив не мешать, доктор собиралась было покинуть палату, как услышала тихий голос, невнятный, сонный:

– Зачем ты это делаешь? Где ты?

В кармане Маши тихо завибрировал мобильник. Она поспешно вышла в коридор и нажала отбой. Но Виктория уже проснулась.

– Мария Сергеевна, извините, проспала обход. Проходите, сейчас я вернусь.

Слово «вернусь» прозвучало обыденно, будто Вика делала привычный шаг между сном и реальностью так же легко, как между коридором клиники и собственной палатой.

Пока пациентка умывалась, Маша пыталась сосредоточиться на вопросах, которые полагалось задать намного раньше, но не хватало духу.

Посвежевшая, пахнущая дорогим тоником Виктория улыбалась. Ощущение счастья моментально передалось посетительнице, и она бодро выпрямилась в кресле.

– И давно это с вами, доктор?

Маша уже перестала удивляться факту, что Виктории не требовались вступления.

– Я ждала признания еще неделю назад, но вашему упорству можно позавидовать. Так когда все началось?

– В ту же ночь, – выдохнула Маша, понимая, что именно так общаются между собой умалишенные.

– Она приходит и молчит или уже вступила в контакт?

– Кто приходит? Вика, я никого не вижу! Точнее, вижу один и тот же изматывающий кошмар. Словно сижу в темном подвале, в который через окно, плотно заколоченное досками, проникают тонкие лучи света. Но ощущение темноты – не самое страшное. Хуже всего страх перед неизвестностью, страх перед открытой дверью, за которой притаился дьявол, вселившийся в человека. Я знаю, что доверила ему жизнь, я его боготворила, а теперь боюсь до смерти. И еще – ребенок, комочек живой плоти внизу живота, его ребенок, того темного человека за дверью. Злые люди, приходящие вслед за ним, угрожают пытками, требуют признания. Виктория, я, кажется, схожу с ума, мне никогда не виделись повторяющиеся сны!

– Ну что же, все когда-то бывает впервые. Не обижайтесь. Лучше поведайте детали видения. И поменьше эмоций, эмоции нужны им для еды, а вот детали – это подсказки лично вам.

– Кому им? Какие детали? Размер подвала? Время года? Не знаю. Пожалуй, единственная деталь: он зовет меня по имени – Анна… И просит покаяться.

И еще волосы, длинные, черные, – комок, смешанный с кривыми иглами, который я пытаюсь вытащить из рта, но мне это никак не удается. Давлюсь, кашляю, просыпаюсь от невозможности дышать.

Маша в недоумении взглянула на собеседницу в надежде получить ответ, но ее взгляд натолкнулся на пустое кресло. Женщина стояла в дальнем углу палаты напротив окна, подставив лицо последним лучам осеннего солнца.

– Маша, – внезапно прозвучал ее голос, – он нашел меня. Сначала я испугалась, рассказала Ирине, глупая, а сейчас жду не дождусь каждого его появления. Правда, он всегда молчит, не решается приблизиться. Если бы можно было не просыпаться…

Несколько минут в палате царила абсолютная тишина. Потом Виктория вернулась, села в незаметно покинутое кресло, поджала под себя ноги, сложилась в уютный кошачий комочек и замурлыкала.

– Ее имя – Анна Мария Кляйнфогель, она уроженка Шварцвальда, дочь Кристины, изгнанной из родных мест по обвинению в ворожбе. Несчастная, беременная от собственного палача женщина, казненная в канун Пасхи на городской площади в затерянной швейцарской деревне в конце восемнадцатого века. Вы – ее далекий потомок, родившийся у ее старшей дочери Анны, которую после казни приютили и сберегли у себя добрые самаритяне, не подхватившие суеверную заразу.