Наташа после смерти матери, вернулась с завода в институт заканчивать курс. На Владимира семейное горе подействовало отрезвляюще: он перестал пить. Блестяще окончил аспирантуру, работал в одном из крупных научных учреждений, преподавал философию в вузах. В научных журналах появлялись его статьи с критикой буржуазных философских систем. Дома он не отрывался от книг или от пишущей машинки, печатать на которой научился еще мальчиком.

Круг чтения Владимира был широк. Иностранные языки его не затрудняли, он читал на немецком, французском, английском. Видя его работоспособность, тягу к знаниям, отец узнавал в нем себя, но к чувству гордости за сына примешивалось смущение: ему все казалось, что в хороших сторонах детей мало было его, отцовских, заслуг. Что он сделал для них? Разве что подавал неплохой пример. Даже вместе жить не всегда удавалось: то отъезд из Еланска в Москву учиться, то Ленинград, то заграничная командировка, то война.

Присматриваясь к зятю Борису, Пересветов видел в нем полную противоположность Владимиру. Вечерами, свободными от работы на заводе, он откровенно бездельничал; если читал, то газеты, романы, иногда последний номер «Нового мира»; часами мог крутить регулятор радиоприемника, ловя заграничные передачи. Иногда уговаривал тестя поиграть в шахматы или втроем с ним и с Наташей в преферанс. Та поддавалась уговорам, зная, что иначе муж уйдет к кому-нибудь из знакомых и явится за полночь слегка навеселе.

Как-то за шахматной доской у зятя с тестем зашла речь о защите диссертации одним из инженеров, коллег Бориса по заводу. Пересветов спросил, не думает ли он сам о диссертации.

— А зачем? — отвечал Борис — Овчинка выделки не стоит. Знаний она мне не прибавит, для работы на производстве у меня их достаточно. Зарплаты тоже. Другое дело, если бы я стремился к научной работе.

— А почему нет?

— Как вам сказать? Вероятно, потому, что я ошибся при выборе специальности. Я человек общительный, меня всегда тянуло больше к наукам гуманитарным. Но вы знаете, в какое время наше поколение кончало среднюю школу. Перед войной в гуманитарном образовании у нас воцарилась догматика.

— Володя, однако, и в те годы выбрал гуманитарную науку, — возразил Пересветов. — И, по-моему, преуспевает.

— Так он же всегда был с философским приветом! — Борис с усмешкой крутанул указательным пальцем у своего виска.

— А я думаю, что вас и к гуманитарным наукам недостаточно сильно тянуло, — заключил тесть. — В комсомоле вы состояли?

— В школьное время.

— И никакой общественной работы не ведете?

— А какая общественная работа? В завком меня не выбирают. По своей должности работаю честно, благодарности имею, премируют меня. Чего же еще?

— Хм… Значит, отзвонил и с колокольни долой? Сверх обязанностей по службе ничего обществу и государству давать не желаете?

— Константин Андреевич! — опять усмехнулся Борис — В вас говорит идеализм вашего поколения. Вы притерпелись к жертвам на общую пользу и с нас хотите их спрашивать. А время другое, мы другими выросли. Дайте нам пожать плоды своего труда, а не только жить для потомков.

— Как это вы берете на себя смелость говорить за все ваше поколение? По-моему, вы одновременно с Володей росли.

— Так я же вам сказал, что он «с приветом»… Вы на меня не сердитесь, не примите этого, пожалуйста, в свой адрес: вы жили в иное время, а он вырос за вами следом неким анахронизмом.

— Да? А вам не приходило в голову, что анахронизмом-то являетесь скорее вы, чем он? — возразил Пересветов, задетый за живое. — Не кажется ли вам, что ваше отношение к труду и общественным обязанностям не совсем коммунистическое?

— Оно не коммунистическое потому, что мы живем еще не при коммунизме, когда я, работая по способностям, получал бы по потребностям. Но оно вполне социалистическое, поскольку соответствует принципу социализма: «Каждому по его труду». Я даю обществу не меньше, чем от него получаю.

— Так, по-вашему, социализм не обязывает вас участвовать в борьбе за коммунизм во всю силу ваших способностей? В чем же тогда отличие от работы на капиталиста, которому вы тоже давали бы «не меньше» того, что от него получали? Причем он и не подумал бы возвращать вам из отнятого у вас излишка энную часть в виде бесплатного образования, лечения, дешевого жилья и всего остального, — не заставляйте меня перечислять общественные услуги, которыми мы пользуемся в дополнение к личному заработку, в отличие от населения буржуазных стран…

— Я этого не отрицаю…

— Еще бы вы стали отрицать! Плохо вы интересовались гуманитарными науками, если решили дожидаться коммунизма и тогда только сделать нам одолжение — начать наконец трудиться по способностям!.. Разве московских железнодорожников в девятнадцатом году заставлял кто-нибудь трудиться на субботниках? Ничто не заставляло, кроме внутреннего сознания пролетарского долга. Это и есть та магистраль, которая ведет нас вперед, а вы назад собираетесь пятиться? Выдумываете какое-то, якобы отличное от коммунистического, социалистическое сознание. Коммунистическому сознанию противостоит не социалистическое, а буржуазное сознание.

— Словом, вы меня ставите на ту сторону баррикады, — с кривой усмешкой отвечал Борис — Собственно, этого я должен был ожидать, зная вас как представителя поколения старых большевиков, которых я глубочайшим образом, вас в том числе, уважаю…

— Поколения тут ни при чем, баррикадами вы меня, пожалуйста, не стращайте, речь идет всего лишь о вашем верхоглядстве… Вы, должно быть, не усвоили той азбучной истины, что социализм как первая переходная фаза к коммунизму неизбежно страдает из-за некоторых еще не изжитых остатков капитализма, из недр которого он вышел…

— Знаю, знаю! Читал в «Государстве и революции» о частично буржуазном праве и даже буржуазном государстве при социализме…

Они перебивали друг друга, кто-то из них смахнул рукавом фигуру с шахматной доски на пол.

— Плохо читали, коли не запомнили, как беспощадно громит Ленин «узкий горизонт буржуазного права», заставляющий «с черствостью Шейлока» высчитывать, как бы не переработать лишних полчаса на социалистическое государство и не получить зарплаты на рубль меньше… Ведь это не в бровь, а в глаз вашей на словах «социалистической», а на поверку шейлоковской идеологии, припахивающей «узким горизонтом буржуазного права»! Вот тут и разбирайтесь сами, какая сторона баррикады вам по нутру. Хотите отсидеться на нынешней ступени, предоставляя другим трудиться во всю меру сил? Очень мило с вашей стороны! Выходит, успехи и сроки коммунистических преобразований лично вас не трогают и вам безразличны?..

— Ну зачем же так, Константин Андреевич! Что я, тунеядец, что ли, какой-нибудь или хапуга?

— Знаю, не тунеядец и не хапуга, а все же в подоснове воззрений у вас лежит тот же самый принцип, что и у расплодившихся