— Меньше всего мне хочется говорить с ним. Ваш сын…

Аслан Шамилевич снова посмотрел на меня, только на этот раз более заинтересованно.

— Мой сын чудовище. Агрессивный, бескомпромиссный, яростный. Это так. Но он, девочка, мой сын. Единственный человек на всём белом свете, которого я люблю больше своей жизни. А Архану дорога ты. Не знаю, что там у вас происходит, и мне неинтересно. Но ты нужна ему, а он нужен мне. Именно поэтому ты сидишь за этим столом. Именно поэтому ты находишься в моём доме, и я приложу все усилия, чтобы тебе было здесь уютно и сытно. Если Архан назовёт тебя своей семьёй, ты станешь и моей семьёй, — налил в пузатый бокал немного коньяка, выпил.

Честно говоря, я мало что поняла из его слов, но почему-то зауважала дядьку. Хотя бы за то, что он был честен со мной.

Аслан Шамилевич повернулся к вошедшему официанту, строго зыркнул на него.

— Чтобы икра была на столе каждый день! — Парень закивал и тут же скрылся, поставив рядом мой любимый деликатес. Такой подачи я не видела даже в ресторане, в котором работала. На хрустальной тарелке, стояли три такие же икорницы. Всё это на серебряной подставке, а вокруг кусочки льда. Очень оригинально и помпезно. Даже неудобно как-то стало есть.

— Красная икра, чёрная и золотая, — заметив моё смущение, мужчина придвинул подставку ближе. — Угощайся.

— Золотая? — Это ещё что? Икра, которую какая-нибудь благородная рыба мечет специально для императорских дворцов? Поджала губы, чтобы не прыснуть от смеха, представив эту самую рыбину в чёрном фраке и цилиндре.

— Да. В ней нет золотых слитков и, честно говоря, я не оценил вкуса этой чепухи, но её производит белуга-альбинос, причём не каждый год. Редкий деликатес. Попробуй, может, тебе понравится.

Ага… Я почти угадала на счёт благородной рыбы.

— Присоединяйся к нам, Архан, — вдруг проговорил Аслан Шамилевич, и я удивлённо уставилась на дверь, что находилась за его спиной. Монгол стоял, скрестив руки на груди, и пристально наблюдал за нами.

Ничего себе, у папаши чуйка. Теперь понятно, откуда у его сынишки звериные инстинкты.

— Спасибо, отец.

_______________

*Интихар (араб.) — самоубийство, которое является строго запрещенным в исламской религии.



Монгол присел рядом с Алиной, боковым зрением заметил, как та попыталась отодвинуться, но, судя по всему, не хватило сил поднять тяжёлый дубовый стул. Взяв предложенный отцом бокал, осушил его до дна и поморщился от привкуса нелюбимого коньяка.

— Не нравится? Принеси арак для моего сына! — приказал халдею, и тот мгновенно испарился. — Помню-помню, ты только эту гадость и пьёшь. И поешь, сынок. Ты уже несколько суток не ел. Как рана, кстати? Выглядишь неважно. Так и не дал врачу себя осмотреть? — типа он не в курсе. Смешно.

Криво усмехнулся, откинулся на спинку стула.

— Решил озаботиться моим самочувствием? Повоспитывать захотелось?

— А почему нет? — старик усмехнулся так, как будто их посиделки за одним столом в порядке вещей. Словно нет между ними пропасти, длиной в хуеву тучу лет.

— Поздновато, не считаешь?

Отец покачал головой, перевёл взгляд на Алину.

— Ну, а ты что скажешь, девочка? По-твоему, поздно учить его уму-разуму?

Алина дёрнулась, сжала тонкими пальцами вилку. Архан всё ждал, что она съязвит, скажет что-нибудь в своём стиле, но девочка упрямо молчала.

Старик прищурился, скользнул по ней своим сканером, а Монгол хрустнул костяшками пальцев.

Алина вдруг вскочила со стула, бросила короткий взгляд на Архана и тут же отвела его в сторону.

— Извините… Я хотела бы прогуляться, это возможно?

Она спрашивала разрешения у отца. Спрашивала, блядь, разрешения!

— Да, — ответил ей сам, не дав старику открыть рот. Кто бы, сука, подумал, что Монгол будет ревновать свою бабу к отцу. Охуеть. — Найди Фатиму, она проводит тебя в сад.

Но Алина не двинулась с места, пока отец не кивнул ей. Оперативно спелись. Заебись.

Как только дверь за ней закрылась, Монгол со стариком уставились друг на друга, словно звери. Глядя на это со стороны, можно было представить двух хищников: мудрого, богатого опытом старого льва и льва молодого, матёрого, но совершенно неуправляемого.

— Ну что? Что ты хочешь мне сказать, сын? Давай, не стесняйся, — отец пригубил из бокала, с грохотом отставил его в сторону. — Ты ревнуешь ко мне свою девочку? — Архан не мог не уловить насмешку в голосе старой сволочи. — Нет, будь я немного помоложе, а она поопытней…

— Хватит, отец! — опустил кулак на стол, так, что зазвенела посуда. — Даже не думай использовать её, чтобы подобраться ко мне! — вскочив из-за стола, навис сверху. — Забудь об этом. Я не стану твоим преемником.

* * *

— А ты ему понравилась, — с загадочной улыбкой констатировала Фатима. — Это очень хорошо.

Тоже мне, радость.

— Какая разница? Я всего лишь рабыня, — пробубнила, проходя по украшенной цветами аллейке. — Даже если бы не понравилась, никого не парит моё мнение.

Фатима хитро прищурила свои тёмные глаза, цокнула языком.

— Ты не рабыня, иначе никогда не села бы за стол Аслана. Этот человек не так прост, как может показаться с первого взгляда. Но если ты хочешь чувствовать себя рабыней, никто не сможет запретить. Лишь от тебя зависит, кем ты будешь в этом доме: принцессой или невольницей.

Губы дёрнулись в нервной улыбке.

— Я успела заметить, что у вашего императора с наследничком не очень тёплые отношения. Откуда у тебя уверенность, что я вообще буду жить в этом доме?

Женщина фыркнула, покачала головой.

— Ты, принцесса, не знаешь столько, сколько знает Фатима. Вы с Арханом останетесь в этом доме надолго. Аслан не упустит возможности наладить отношения с сыном, а значит, сделает всё возможное, чтобы ты пожелала здесь остаться.

Ага, конечно. А то Монгол будет спрашивать о моих желаниях.

Перехватив недоверчивый взгляд, Фатима коснулась тёплой ладонью моей щеки, улыбнулась.

— Не думай, что ты ничего не значишь для Архана. Я знаю этого мальчика с детства. Поверь мне, красавица, он одержим тобой. Ты знаешь, что такое одержимость? В его глазах плещется неукротимая ярость. За тебя он уничтожит каждого, на кого ты укажешь пальцем. Я не знаю, что было между вами раньше, но сейчас он готов услышать тебя и выполнить любое твоё желание. Просто позволь ему сделать это. Одержимый мужчина — это оружие слабой женщины.

Какая феерическая, немыслимая чушь. Закрыв глаза, прислонилась к дереву.

— Можно я побуду здесь одна?