– Ш-ш-ш, – прошептала женщина.

На их неподвижных лицах играли солнечные блики, трепетные, словно крылышки колибри.

– Слышишь?

Где-то вдалеке послышался невнятный гомон удаляющихся голосов. Забулькала, завыла сирена, потом умолкла. Опустилась пыль. Звуки мира замерли в ленивой истоме.

Женщина посмотрела на мужа, сидящего рядом, и спросила:

– Нас не поймают? Мы ведь сбежали, мы на свободе, правда?

Он едва кивнул. Ему было лет тридцать пять; его раскрасневшееся лицо заросло щетиной. Из-за розовой сеточки глазных сосудов он казался совсем багровым и каким-то уязвимым. Он часто признавался ей, что у него внутри вырос огромный волосяной ком, мешающий говорить и даже дышать на жаре. Для них обоих панический страх стал делом житейским, обычным состоянием. Упади ему на руку дождевая капля с ясного неба, он перепугался бы до смерти и сбежал без оглядки.

Она облизнула губы.

Это легкое движение вызвало у него досаду. Ее безмятежность действовала ему на нервы.

Она рискнула опять заговорить:

– Приятно тут сидеть.

От его кивка качели дрогнули.

– Сейчас миссис Хейдекер выйдет – с полной корзиной клубники, – сказала она.

Он нахмурился.

– Прямо с грядки, – добавила она.

Виноградная лоза мирно зеленела над прохладным тенистым крыльцом. Беглецы чувствовали себя как дети, спрятавшиеся от родителей.

Солнечный луч высветил подвешенный на перилах цветочный горшок и покрытые светлыми волосками стебли герани. Мужчине это зрелище напомнило голые ноги, запутавшиеся в кальсонах.

Женщина вскочила и пошла проверять исправность дверного звонка.

– Не смей! – сказал он.

Но было слишком поздно: ее большой палец уже давил на кнопку.

– Не работает, – сказала она, зажала рот ладонью и глухо продолжила: – Вот дуреха! В собственную дверь звоню. Посмотреть, как сама себе открою, что ли?

– Отойди, – сказал он, поднимаясь. – А то наделаешь дел.

Не в силах удержаться, она тайком подергала дверную ручку.

– Не заперто! Надо же – мы всегда запирали!

– Не трожь!

– Я не собираюсь туда ломиться. – Приподнявшись на цыпочки, она провела пальцами по верхней притолоке. – Ключей-то нет, вот какая штука. Кто-то спер ключи, вошел и – голову даю на отсечение – обчистил весь дом. Нас слишком долго не было.

– Нас не было всего час.

– Не выдумывай, – сказала она. – Ты же знаешь, не один месяц прошел. Нет… что я? Годы пролетели.

– Всего один час, – сказал он. – Да ты присядь.

– Долгонько мы разъезжали. В самом деле, надо присесть, – сказала она, все еще держась за дверную ручку. – Хоть в себя прийти, что ли, а уж потом маму звать: «Мама, мы тут!» Интересно, где Бенджамин шастает? Умный пес.

– Его больше нет, – сказал мужчина, позабыв уговор. – Подох десять лет назад.

– Ах… – Отпрянув, она перешла на шепот: – Верно…

Она оглядела дверь, крыльцо и городскую улицу.

– Что-то здесь не так. А что – не пойму. Но подвох есть!

Тишину нарушало только скворчанье – это солнце поджаривало небеса.

– Какой это штат – Калифорния или Огайо? – спросила она, повернувшись наконец к нему лицом.

– Оставь дверь в покое! – потребовал он, хватая ее за руку. – Это Калифорния.

– А откуда тут взялся наш город? – возмутилась она, тяжело дыша. – Ведь он раньше был в Огайо!

– Скажи спасибо, что мы на него набрели! Не умничай!

– А может, и вправду Огайо. Может, мы никогда и не уезжали на Запад.

– Это, – повторил он, – Калифорния.

– Город-то как называется?

– Холодная Вода.

– А ты откуда знаешь?

– Уж больно жарко. Холодная Вода, как же еще?

– Ты уверен, что это не Благодатная Долина? Не Тенистый Водопад?

– В такую жару одно лучше другого.

– Может, это город Штормовой в штате Небраска? – с улыбкой сказала она. – Или Клык Дьявола в штате Айдахо. Или Кипящие Пески в Монтане.

– Назови лучше что-нибудь прохладное, – сказал он.

– Мятная Ива, Иллинойс.

– Ох, – выдохнул он, закрыв глаза.

– Снежная Гора, Миссури.

– Все может быть, – сказал он, подтолкнув висячую скамью, которая закачалась туда-сюда.

– А я знаю самый лучший город, – сказала она. – Город Памятный. Вот мы где. Город Памятный, штат Огайо.

Его молчание, улыбка и довольные глаза, прикрывающиеся в такт движению качелей, подтвердили, что именно туда их и занесло.

– Нас тут не поймают? – Ее охватил внезапный испуг.

– Не поймают, если затихаримся и не будем высовываться.

– Ох, – простонала она.

Потому что в дальнем конце улицы под лучами яркого солнца неожиданно показалась кучка людей, поднимающих пыль, как от вентилятора.

– Вон они! Что мы такого сделали, почему за нами гонятся? Мы что, грабители, Том, или воры, или душегубы?

– Нет, но они все равно следили за нами и преследовали до Огайо.

– Ты ведь, кажется, сказал, что это Калифорния?

Он закинул голову назад и уставился в раскаленное небо, сказав:

– Я теперь и сам не знаю. Может быть, они город передвинули?

Незнакомцы, находящиеся поблизости, в своем пыльном мирке, в это время сделали остановку. Из-под деревьев слышались их лающие голоса.

– Надо бежать, Том! Давай-ка двигаться. – Она дернула его за локоть, пытаясь поставить на ноги.

– Погоди. Что-то здесь не сходится. Город… – Он заскользил на качелях, вытаращив глаза и приоткрыв рот. – Дом этот. Крыльцо какое-то подозрительное. Было ведь три ступеньки. А теперь четыре.

– Ничего подобного!

– У меня ноги сразу неладное почуяли. И эти стекла в дверном окошке – синие и красные. А были оранжевые и белые.

Он сделал усталый жест рукой.

– И мостовые, и деревья, и дома. Весь этот чертов город. Не могу его понять.

Вглядевшись повнимательнее, она начала понимать, в чем дело. Кто-то огромной ручищей сгреб весь знакомый город ее детства – церкви, гаражи, окна, крылечки, чердаки, кусты, лужайки, фонарные столбы – и высыпал в плавильную печь, где был такой жар, что все растеклось и покоробилось. Дома либо раздались вширь, став огромными, либо сжались, уменьшившись в размерах, тротуары перекосились, шпили вытянулись. Тот, кто склеивал город после этого происшествия, видно, потерял чертежи. Красивый получился городок, да не тот.