Оказавшись по уши в долгах, Стефан в одночасье скрылся с горизонта, наплевав на семью. Ольга, поняв, что происходит, подхватила дочерей девяти и одиннадцати лет и бежала в Женеву, чтобы сочинить себе там новую жизнь. Они поселились в крошечной квартирке в квартале Паки. От прежнего величия Ольге остались лишь меха и драгоценности, а также горькое послевкусие. Она унесла ноги из Вены вовсе не из страха перед кредиторами, в отличие от своего слабака мужа, просто ей трудно было примириться с мыслью, что она будет изгнана из высшего общества. “Проклятия нет, есть только покорность судьбе”, – изрекла Ольга и засучила рукава. Она устроилась продавщицей в “Бонжени”, самый престижный универмаг Женевы, и вела строгий учет каждому франку. Жизненные потребности были сведены к абсолютному минимуму: никаких вечеринок и покупок, на ужин одни консервы. На сэкономленные средства они в выходные дни посещали шикарные заведения столицы.

По субботам Ольга обедала с дочками в модных ресторанах (когда девочки вышли замуж, эта традиция продолжалась по средам).

По воскресеньям они пили чай в барах лучших отелей.

По такому случаю они наводили красоту. Ольга доставала свои лучшие платья и украшения. Обладая врожденным талантом к шитью, дочерей она одевала сама по последнему крику парижской моды, черпая вдохновение в каталогах, и изобретала им наряды из остатков тканей, выуженных по дешевке в галантерейных лавках.

Иногда, появившись на пороге очередного шикарного отеля, разряженные в пух и прах девочки – как правило, Анастасия – внезапно пугались.

– Тебе не кажется, что мы ужасно глупо выглядим, отправляясь на чай в “Бо-Риваж” в вечерних платьях? – спрашивала она мать.

– Глупо быть богатым и стать бедным, – возражала Ольга. – А теперь Kopf hoch! Выше голову! – говорила она по‐немецки. – Встречают по одежке.

Громко переговариваясь, они с надменным видом вплывали в салоны отелей и в рестораны.

Все взгляды обращались на роскошных, уверенных в себе дам, про которых уже поговаривали, что они потомки Габсбургов, хотя толком никто не понимал, что это, собственно, значит.

Ольга безмерно гордилась тем, с какой легкостью ей удалось вписаться в приличное женевское общество. Она завела полезные знакомства, и вскоре без нее не обходилось ни одно светское мероприятие, будь то Весенний бал, бал Красного Креста, суаре часовщиков или вернисажи в престижных галереях. Опасаясь называть свой адрес в Паки, выдававший ее с головой, Ольга просила присылать ей приглашения в “Бо-Риваж”, где она якобы занимала гигантские апартаменты. “Жить в отеле – это так по‐набоковски, – объясняла она дочерям. – Кроме того, «Бо-Риваж» сразу производит правильное впечатление – там останавливалась императрица Сисси”.

Чтобы главный консьерж отеля принимал адресованную ей почту и соблюдал правила игры, она умасливала его щедрыми чаевыми. Только кто станет ее проверять? Никому и в голову не придет, что блистательная Ольга Габсбургская просто-напросто самозванка. Ей приходилось даже прятаться, когда ее новые знакомые делали покупки в “Бонжени”. И она ни разу не спалилась.

Когда Анастасии и Ирине исполнилось соответственно шестнадцать и восемнадцать лет, мать задалась целью закрепить с их помощью свое положение гранд-дамы и дать дочкам возможность преуспеть там, где сама она потерпела неудачу, выдав их замуж за важных и состоятельных людей. За знатностью происхождения она гналась уже не так, как раньше. Главное – финансы.

Поэтому она решила, что зимой все выходные они посвятят прочесыванию излюбленных курортных городков золотой молодежи. Отпрыски именитых европейских семейств проводят лыжный сезон в Гштаде, Клостерсе или Санкт-Морице, прилетают туда на частных самолетах и сорят деньгами почем зря. Наследники королевских династий и промышленных магнатов тут кишмя кишат, бери не хочу. С этой задачей такие красивые и образованные девушки, как Ирина и Анастасия, справятся без труда.

Скудные семейные сбережения и средства, вырученные от продажи части драгоценностей, пошли на оплату поездок в горы, куда они отправлялись из Женевы сначала поездом, потом автобусом. Они ютились в убогой гостиничной комнатке, снятой по сходной цене, где разве что спали и наряжались на модные вечеринки – Ольга Габсбургская, словно сошедшая со страниц Толстого, получала на них приглашения, просто назвав свой “сценический псевдоним”.

Об отдыхе девочки и не мечтали. “Вы сюда не развлекаться приехали, – постоянно твердила им мать, – а познакомиться с молодым человеком и, не откладывая, обручиться с ним”. Под присмотром Ольги они посвящали все вечера охоте на завидных женихов и вешали им лапшу на уши, рассказывая о своем высоком положении в обществе.

Если дочери, не дай бог, принимались ныть, мать разыгрывала целое представление, обвиняя их во всех смертных грехах.

“Я для вас стараюсь, а вы мне отвечаете черной неблагодарностью! – возмущалась она. – Я из кожи вон лезу ради вас, забываю о своей жизни, чтобы обеспечить вашу. Я уже в прислугу превратилась, а вам все мало. Чего вам еще не хватает?”

Если они не реагировали на ее стенания, Ольга набирала обороты, чуть не рыдая: “Посмотрите на мои исколотые иголками пальцы, на мои глаза, слепнущие от бессонных ночей, я на все готова, чтобы вы стали еще прекраснее и вышли замуж! Выкиньте свою мамочку на помойку, раз уж на то пошло!” Потом она талантливо изображала предсмертные хрипы, чтобы дочки осознали наконец, на какие жертвы она идет ради них. Как правило, ее ужимок оказывалось достаточно, чтобы растроганные сестры, бросившись в ее объятия, покрывали ее лицо поцелуями и клялись “дорогой мамочке” в любви. Прижав их к груди, Ольга чувствовала себя вполне ублаготворенной и почти счастливой. Живой, по крайней мере.

Но иногда Ольга срывалась. Бедной Ирине особенно досталось в Гштаде – увидев, как она флиртует с официантом модного кафе, мать отхлестала ее по щекам, правда уже в гостинице. “Я столько денег трачу, чтобы вытащить ее из грязи, а она с мусорщиками якшается!” – в бешенстве орала она.

В последующие годы под нажимом матери у девушек фон Лахт случилось несколько романчиков, но, к ее величайшему огорчению, ничего существенного. В двадцать один и двадцать три года Анастасия и Ирина все еще не были помолвлены. Тогда‐то Ольга и прослышала о Большом корпоративном уикенде Эвезнер-банка в Вербье. Она тут же ухватилась за эту возможность выдать дочерей за кого‐нибудь из боссов крупнейшего частного банка Швейцарии. Позже она неустанно хвалила себя за предприимчивость, ибо успех ее затеи превзошел все ожидания – не прошло и года, как Ирина приняла предложение руки и сердца от управляющего активами, старше ее на двенадцать лет, а еще через год Анастасия обручилась с Макером Эвезнером, наследником одного из владельцев банка.

Но шестнадцать лет спустя Ирина, которой исполнилось тридцать девять, развелась, не получив ни копейки алиментов, несмотря на двух дочерей. Ее управляющего активами арестовали за растрату. Он получил тюремный строк и заплатил разоривший его штраф. Ирина, не проработавшая ни дня в своей жизни, устроилась кассиром в супермаркет. Из какой‐то дурацкой фанаберии она отказалась от должности в курьерской службе Эвезнер-банка, любезно обещанной ей Макером. Но по средам ей удавалось освободиться с двенадцати до двух, чтобы пообедать в “Роберто” за счет Анастасии. Она являлась туда при полном параде, но с кислой миной и, напиваясь шампанским, с подобострастной улыбкой заглядывала в глаза богатым красавчикам, моля Бога, чтобы они спасли ее от несчастной доли.