— Не знаю, как это выразить.

Винтер ждал. В коридоре опять раздался смех. Это могло как помочь Бекману расслабиться, так и, наоборот, обеспокоить. «В эту минуту мои люди обшаривают все в его квартире. Он убил мальчика и тут же улетел. Сейчас он признается в этом, а потом и во втором убийстве. Может, и в Лондоне он был. Да, мы молодцы, мы можем раскрыть дело одним движением руки — потому что мы так тщательно все проверяем. Вечером мы сможем праздновать, по крайней мере до следующего раза. Как много зависит от случая, внезапного везения. Или, наоборот, от широты охвата, соблюдения процедуры, опыта. Говори же, что это ты убил, и ничего не оставалось, кроме как улететь высоко в небо».

— Похоже, что я увидел что-то знакомое… Так мне теперь кажется, когда я вспоминаю, — сказал Бекман.

Винтер молча кивнул. В углу дышал кондиционер, но воздух в комнате всегда был спертый, и всегда стоял легкий запах — кажется, смесь пота и одеколона для бритья. Трубка лампы дневного света бросала тени, углубляющиеся и удлиняющиеся с приближением вечера. Винтер еще не включал настольную лампу. Он снова ободряюще кивнул.

— Это его куртка, вот что я сейчас припомнил или еще тогда обратил внимание.

— Она была вам знакома?

— Я не знаю почему, но мелькнуло что-то связанное с трамваем.

— С трамваем?

— Да, когда сидишь в этой будке целый день, иногда замечаешь каких-то людей. Не так часто, как раньше, когда мы годами ездили по одной линии, но все равно.

Бекман поднял стакан трясущейся рукой и отпил воды.

— Тех, кто ездит регулярно, запоминаешь, — сказал он и поставил стакан обратно.

— Вы его узнали?

— Мне кажется, что я несколько раз видел кого-то в такой же куртке, больше ничего не могу сказать.

— В какой именно куртке?

— Пытаюсь понять…

— Какой цвет?

— Черная кожаная куртка, но выделялась она не этим…

— Кожа?

— Что-то вроде… — Бекман подбирал слово. — Нет, не могу сказать.

— Пуговицы?

— Пуговицы… нет.

«Черт, — думал Винтер, — нам придется протащить его по всем магазинам Гетеборга».

— Надпись на спине?

Бекман покачал головой:

— Не помню. Но что-то там такое было.

— Он был очень высокий? — спросил Винтер, чтобы выйти из тупика.

— Кажется, да, длинный.

— Выше мальчика?

— Кажется, да, но точно не скажу, они же поднимались по лестнице.

— Примерно как я?

Винтер встал.

— Да, вроде того.

— Как он шел?

— Как… обычно.

— Ни хромоты или каких-то особенностей?

— Нет, но трудно разобрать, когда люди идут по лестнице. Подниматься по ступенькам — это и есть хромота в некотором смысле, — сказал Бекман без тени улыбки. — Волосы, кстати, были длинные. Длинные и темные.

— Насколько длинные?

— До плеч примерно.

— Такие длинные?

— Я еще подумал тогда, что сейчас редко кто так носит.

Бекман выглядел спокойнее, как будто принял дозу. Попытки сосредоточиться и тон беседы мало-помалу изменили ритм музыки в его голове, и он уже не дергался.

— Пятнадцать лет назад все сильно отличалось от шестидесятых — и одежда, и особенно прически. А теперь фотографии 1965 года мало отличаются от сегодняшних.

— Как футболисты, — сказал Винтер.

— Почему?

— Футболисты шестидесятых годов выглядят на фотографиях так, как будто снимки сделаны вчера.

— Угу.

— Так, значит, у него были длинные волосы.

— Как у аргентинского футболиста, — сказал Бекман и впервые улыбнулся. — Они довольно неестественно выглядели. Почти как парик.

— Парик?

— Я не знаю.

— Искусственные волосы?

Бекман пожал плечами.

— Но у него были очки.

— Очки? — повторил Винтер.

— Здоровые такие, возможно, в черной оправе, но здесь я не очень уверен.

— В роговой оправе?

— Да, кажется, это так называется.

— Потом мы зафиксируем все это в компьютере.

Бекман молча смотрел мимо Винтера, словно готовился описать лицо, которого не видел.

— У него была сумка, — сказал он. — Когда он поднимался второй раз, один.

— Вы можете ее описать? — спросил Винтер, и Бекман честно постарался как мог. Потом Винтер спросил, заметил ли его тот мужчина.

— Не думаю. Я был такой усталый… и тихий.

— Он не смотрел в вашу сторону?

— По крайней мере я этого не видел.

— Вы слышали его голос?

— Нет.

Эрик Винтер шел домой через Хеден. Мороз сохранял синеву неба даже сейчас, когда стемнело. Он чувствовал себя неуютно, как бездомный. Домой не хотелось. Так бывает, если поездка сорвалась в последний момент. Объявилась его сумка из багажа, он было оставил ее на работе, но потом передумал и вернулся. Патрульная машина подкинула его до дома. Он поднялся на лифте, бросил сумку в прихожей и просмотрел почту. Ничего такого, что бы надо было срочно открыть.

Хотелось есть, но на месте не сиделось. Он разделся, кинув одежду в прихожей, принял душ, надел черное поло и мягкий серый зимний костюм от Эрменегильдо Зегны. Позвонил по телефону. Провел рукой по волосам, они были еще мокрые. Подсушил их полотенцем как смог и причесался. Зазвонил телефон, и сестра наговорила сообщение на автоответчик, пока он надевал черные носки. Опять телефон — Болгер сообщил, что только сейчас вспомнил, что Винтер в Лондоне.

На улице его мокрую голову сразу защипал мороз. Он надел черную вязаную шапку, натянул ее пониже на лоб и отправился по улице Васагатан, через улицу Линнея в ресторан «Ле Вилладж».

Он прошел через бистро, повесил куртку на вешалке в главном зале и подошел к метрдотелю:

— Столик на одного. Заказ на фамилию Винтер.

— Пожалуйста, — отозвалась она и показала столик в дальнем углу. — Аперитив?

— Бутылку минералки «Рамлёса».

Он заказал суп с голубыми мидиями и базиликом и треску гриль. С рыбой он выпил полбутылки белого «Сансер», потом долго пил кофе, без ничего, сидел и думал над двумя чашками.

— Ты откуда?!

Юхан Болгер с удивленной миной, Винтер у его стойки, поздний вечер.