Брачные узы священны, пока они длятся, закон же, который разрывает их, на удивление несложен, или же, скорее, такого закона нет: мужчина просто выставляет жену за дверь, когда ему заблагорассудится. Пример такой практики проиллюстрирован в рассказе о сорока семи ронинах. Мужу достаточно всего лишь нужно сообщить об этом своему господину, и церемония развода свершилась. Так, хатамото, который развелся со своей женой, в дни власти сёгуна сообщает об этом сёгуну. Подданный даймё сообщает об этом своему князю.

Однако к институту развода, кажется, прибегают редко, вероятно благодаря практике содержания наложниц. Часто спрашивают, полигамны ли японцы. Ответ: и да и нет. Японец женится на единственной жене, но может, в соответствии со своим положением в обществе и средствами, иметь, кроме нее, одну или несколько наложниц. У императора двенадцать наложниц – кисаки, и Иэясу, намекая на то, что избыток в этом отношении teterrima belli causa,[55] своей властью установил, что князья могут иметь восемь, офицеры высшего ранга – пять, а обычные самураи – две наложницы. «В древние времена – пишет он, – падение замков и низвержение царств – все происходило только по этой причине. Почему же тогда не принять меры предосторожности против потакания страстям?»

Различия между положением жены и наложницы четко обозначены. Законная жена для наложницы – все равно что господин для вассала. Наложничество в Японии узаконено. Сын наложницы не является незаконнорожденным, и его ни в коей мере не считают дитем стыда, и все-таки, как правило, сын рабыни не бывает наследником при наличии сына от свободнорожденной, поскольку сын от законной жены наследует прежде сына от наложницы, даже если последний и старше. Часто случается, что человек благородного происхождения, имеющий детей от наложниц и не имеющий их от законной жены, выбирает собственного младшего брата или даже усыновляет сына каких-нибудь дальних родственников, чтобы тот наследовал ему в фамильных почестях. Считается, что родословная таким образом сохраняется в фамильных почестях, а линия рода остается более чистой. Закон наследования, однако, чрезвычайно неточен. Отличные душевные качества иногда будут гарантировать наследие предков побочному сыну, и часто случается, что сына наложницы, которому нельзя наследовать собственному отцу, усыновляет как наследника какой-нибудь родственник или друг, занимающий более высокое общественное положение. Если жена человека благородного происхождения имеет дочь, но не имеет сына, обычно усыновляют юношу из подходящей семьи и соответствующего возраста, который женится на этой дочери и станет наследником как сын.

Принцип усыновления универсален для всех сословий, от императора до его ничтожнейшего подданного. Род не считается прерванным, потому что приемный сын наследует имущество. Если же дворянин умирает без наследника мужского пола, собственного или усыновленного, его земли и имущество передаются в пользу государства. Предмет особой заботы состоит в том, чтобы усыновляемый происходил из сословия, соответствующего сословию того семейства, в которое его принимают.

Шестнадцать лет и выше считается брачным возрастом для мужчины, юношей старше этого возраста обычно не усыновляют в качестве наследника, однако молодой человек, стоящий на пороге смерти, может усыновить человека старше себя, чтобы род не прервался.

Описание свадебной церемонии можно найти в приложении.

* * *

В старые добрые времена на острове Сикоку[56] жил некий Фунакоси Дзюэмон, храбрый самурай и воспитанный человек, который был в большой чести у князя, его хозяина. Однажды во время пьяной пирушки между ним и его собратом-офицером вспыхнула ссора, которая закончилась поединком, в котором Дзюэмон убил своего противника. Когда Дзюэмон протрезвел и осознал, что сделал, он почувствовал угрызения совести и решил было вспороть себе живот, но, получив личный вызов от своего господина, отправился в замок, где князь сказал ему:

– Ты напился, поссорился, устроил драку и убил одного из своих приятелей. И теперь, как я полагаю, намерен совершить харакири. Очень жаль, но, придерживаясь закона, я ничего не могу для тебя сделать. И все же, если ты сбежишь из этой части страны, через пару лет все забудется, и я позволю тебе вернуться.

С этими словами князь подарил ему меч работы Сукэсады[57] и сто унций серебра и, попрощавшись с ним, удалился в свои личные покои, а Дзюэмон, распростершись на полу, проливал слезы благодарности. Затем, взяв меч и деньги, он пошел домой и стал готовиться к побегу из провинции. Он тайно попрощался со своими родственниками, каждый из которых вручил ему памятный подарок. Эти дары вместе с его собственными деньгами, теми, что он получил от князя, составили сумму в двести пятьдесят унций серебра. С ними и своим мечом работы Сукэсады он скрылся под покровом темноты и отправился в прибрежный город Маругамэ в провинции Сануки, где ему предложили подождать удобного случая, чтобы морем отправиться до Осаки. К несчастью, ветер дул в противоположную сторону, и Дзюэмону пришлось три дня мучиться бездельем, но наконец ветер переменился, поэтому он пошел на берег, думая, что наверняка найдет отплывающую джонку. И пока он осматривался, к нему подошел какой-то моряк.

Моряк сказал Дзюэмону:

– Если ваша честь намеревается совершить поездку в Осаку, мой корабль направляется именно туда, и я буду рад взять вас на борт в качестве пассажира.

– Именно это я и намереваюсь сделать. С радостью поеду с вами, – отвечал Дзюэмон, довольный подвернувшейся удачей.

– Ну, тогда мы сейчас же отплываем, поэтому не задерживайтесь, поднимайтесь на борт.

Дзюэмон пошел с ним и сел на корабль. Когда они выходили из гавани в открытое море, луна только что взошла над восточными холмами, разгоняя ночную тьму, словно полуденное солнце, и Дзюэмон, заняв место на носу корабля, стоял, погруженный в созерцание прекрасного пейзажа.

Оказалось, что капитан корабля по имени Акагоси Куроэмон был кайдзоку – свирепым пиратом, которого привлекла благополучная внешность Дзюэмона. Он решил заманить его на борт, чтобы убить и ограбить. И пока Дзюэмон любовался луной, пират и его товарищи собрались на корме, шепотом держа совет относительно того, как будут его убивать. Он же, сочтя их поведение несколько странным, подумал, что было неосторожностью оставлять свой меч, поэтому направился к месту, где сидел и оставил лежать свое оружие, чтобы взять его, но дорогу ему преградили трое пиратов и сказали: